Охотник на демонов 2 - Дмитрий Шимохин

Я закрыл глаза, пытаясь отогнать панику. Нужно думать. Думать, как они. Если моя сила — это «Клеймо», если она «оскверняет», значит, между ними есть взаимодействие. Конфликт. А где конфликт, там и слабое место.

Вместо того чтобы пытаться прорвать блокаду, я сосредоточился на ощущениях. На том, как холод цепей встречается с моим внутренним «я». Я чувствовал, как символы на металле постоянно «давят» на мою пустоту, как бы утрамбовывая ее. Но в ответ… моя пустота не была полностью пассивной. Она тоже давила в ответ. Это было похоже на противостояние двух одинаковых магнитных полюсов.

Я вспомнил тот момент, когда выпил настойку. Жар, вспышка, ощущение, что моя антимагия выходит из-под контроля, становится чем-то большим. Чем-то… активным.

«А что, если они правы?» — пронзила меня ужасная, кощунственная мысль. — «Что, если это не пустота? Что, если там, в глубине, действительно что-то есть? Что-то, что я сам от себя прятал всю жизнь?»

Я заставил себя сделать то, что никогда не делал раньше. Вместо того чтобы подавлять свою «особенность», я мысленно потянулся к ней. Не как к пустоте, а как к источнику. Я сосредоточил на ней всю свою ярость, всю свою ненависть, все свое отчаянное желание жить.

И что-то отозвалось.

Это не был всплеск энергии. Скорее, едва заметный резонанс. Словно я коснулся струны в самой глубине своей души. И в тот же миг один из символов на цепи, стягивающей мою грудь, на долю секунды моргнула, потускнев. Одновременно с этим я почувствовал укол боли в солнечном сплетении, словно мне вонзили туда раскаленную иглу.

Сердце забилось чаще. Получилось! Это было почти незаметно, но это было! Это не просто глухая оборона, я могу на них влиять!

Я попытался снова, вкладывая в ментальное усилие все, что у меня было. Снова укол боли, ставший острее. И снова тот же символ моргнул, и на этот раз я услышал тихий, похожий на треск статического разряда звук.

Эта сила питалась моими эмоциями. Не просто силой воли, а яростью, отчаянием. Чтобы использовать ее, нужно было шагнуть на ту темную территорию внутри себя, которую я всегда инстинктивно избегал.

В третий раз я вложил в попытку всю свою ненависть и страх. Боль в груди стала почти невыносимой, перед глазами поплыли красные круги.

КРАК!

Звук был негромким, но в тишине зала он прозвучал, как выстрел. Символ на центральном звене цепи на моей груди треснул. Тонкая, как волос, темная линия разделила древний символ надвое. Свечение погасло, и я тут же почувствовал, как давление на мою внутреннюю силу в этом месте ослабло. Всего на одно звено, но это была брешь в дамбе.

Я тяжело задышал, обливаясь холодным потом. Тело ломило, а в груди горел огонь. Но вместе с болью пришла и надежда. Дикая, отчаянная, пьянящая. Я нашел способ. Болезненный, опасный, но это был шанс.

В этот момент я услышал тяжелые шаги за дверью. Засов лязгнул.

Кто-то возвращался. Рассвет еще не наступил.

Я мгновенно закрыл глаза и расслабил мышцы, придавая телу безвольный вид. Сердце бешено колотилось, но я заставил себя дышать ровно. Я не знал, кто войдет — монах, вернувшийся раньше срока, или просто тюремщик. Но одного я теперь знал точно. Игра еще не окончена.

Дверь со скрипом отворилась, но на пороге стоял не Валаам. В камеру, если этот зал можно было так назвать, вошел брат Матвей. Один. В руках он держал небольшой поднос, на котором стояла глиняная кружка с водой и лежал кусок черствого хлеба.

Он подошел к алтарю и поставил поднос на каменный пол рядом со мной. Его взгляд был все тем же — холодным, отстраненным, изучающим. Он не смотрел мне в глаза, его внимание было приковано к цепям. Он медленно провел пальцами по звену на моей груди, там, где тускло светились символы.

Я затаил дыхание. Заметит ли он?

Его пальцы замерли точно над треснувшим символом. На мгновение его бесстрастное лицо дрогнуло. Уголок рта дернулся, а в глубине глаз мелькнул тот же лихорадочный огонек, что и во время ритуала. Он наклонился ближе, почти касаясь моего лица, и вгляделся в поврежденную руну.

— Как?.. — прошептал он, скорее себе, чем мне. — Цепи из освященного серебра, символы начертаны по канонам Первых Отцов… Они должны полностью подавлять любую эманацию…

Он выпрямился и впился в меня взглядом, словно пытаясь прожечь дыру и заглянуть прямо в душу.

— Что ты сделал?

Я молчал, изображая полное изнеможение. Мое тяжелое, прерывистое дыхание было вполне настоящим — попытки сломать руну отняли немало сил.

— Я… ничего… — прохрипел я, и это было почти правдой. Я сам не до конца понимал, что именно я сделал.

Матвей обошел алтарь, внимательно осматривая каждое звено, каждую руну на моих руках и ногах.

— Ложь, — констатировал он беззлобно, как врач, ставящий диагноз. — Магический фон в зале изменился. Незначительно, но мы это уловили. Произошел всплеск. Ответная реакция на подавляющее поле. Это сделал ты. Вопрос лишь в том — как? Сознательно или это был инстинктивный выброс?

Он снова остановился передо мной.

— Твое Клеймо… оно не просто пассивный поглотитель. Оно способно к активному сопротивлению. Это невероятно. Ничего подобного не описано ни в одном трактате.

Он смотрел на меня не как на еретика, а как на неразгаданную загадку, на ключ к величайшему открытию. В его глазах не было фанатизма Валаама. В них была лишь всепоглощающая жажда знаний. И в этом был мой шанс.

— Я не знаю, о чем вы, — прошептал я, стараясь говорить как можно слабее. — Мне больно… Эти цепи… они жгут…

— Да, — кивнул Матвей, снова касаясь цепей. — Конфликт энергий. Святость против… другого. Это должно быть мучительно. Как если бы в твои вены вливали кислоту. Интересно, каков предел прочности у Клейма? А у носителя?

Он отошел к стене и нажал на кирпич. В противоположной стене открылась небольшая ниша, из которой он извлек тонкий серебряный стилет с множеством выгравированных