Адмирал Империи – 46 - Дмитрий Николаевич Коровников

Он замер, его маленькие глазки заблестели, как звезды в космосе — жадные, голодные огоньки, разжигаемые мыслью о богатстве, после этого Пападакис потер ладони с такой алчностью, что я едва сдержал смех. Айк был предсказуем в своей жадности, и это делало его, как ни странно, надежным. Всегда знаешь, чего ждать от человека с прозрачными мотивами.

— Вот это слова настоящего командующего! — оживился он, выпятив грудь, словно павлин перед демонстрацией хвоста. — Не то что тот скряга Гинце, от которого лишнего рубля не выпросишь! Сидит в своей лаборатории, заваленный бумагами, и даже не смотрит на меня, когда я про деньги заикаюсь!

Он говорил с таким возмущением, словно неполучение денег было величайшим преступлением во вселенной. Может, для него так и было — ценности у каждого свои.

— Ты уже и с Густавом Адольфовичем поругался? — усмехнулся я, наблюдая за его обиженной миной, делавшей его похожим на ребенка, у которого отняли игрушку.

— Ага, говорю же, был в его чертовой лаборатории, — буркнул Пападакис, пнув носком ботинка пол. — С малышом-императором там копался в каких-то картах, а мне на просьбу увеличить расходы на содержание и эксплуатацию нашего крейсера — ни слова!

— Да, тяжело тебе в ВКС, — вздохнул я. — Ну, терпи, что я еще могу посоветовать…

— Напомню, между прочим, что эти самые ВКС несколько месяцев тому назад реквизировали мой транспортник, мой заработок, мою жизнь и до сих пор не вернули. — загундел Аайк, заводя свою старую пластинку.

Его голос поднялся на октаву выше, став почти плаксивым. В другой ситуации это показалось бы комичным, но я понимал его боль. Потеря корабля для капитана — все равно что потеря части себя. Корабль становится продолжением тела, домом, крепостью. А «Македония» была для Аякса еще и источником заработка.

— Бедняга ты наш, — поддела его Таисия, скрестив руки. В ее голосе звучала ирония, но не злость — лишь усталость от бесконечного нытья. — Может, тебе еще медаль за страдания выдать? Или новый сухогруз купить?

Аякс осекся, поймав ее острый взгляд, и поспешно сменил тон, отступив на шаг, будто опасаясь физического выражения ее недовольства. Инстинкт самосохранения у него работал безотказно.

— Было бы неплохо, — пробормотал он, теребя воротник, словно тот внезапно стал слишком тесным. — Ладно, оставим пока эту тему… Пора жрать, господа, а то малой опять без еды сидит. И совет ваш там же проведем, раз уж вы все такие занятые.

Последние слова он произнес с ноткой сарказма, но быстро убрал ее, встретившись с моим взглядом. Я кивнул, посмотрев на Тасю. Она все еще хмурилась, но уголки ее губ дрогнули в легкой улыбке, выдававшей ее веселое настроение…

— Ну что, тогда идем — спросил я, кивнув ему. — Или ты еще поворчишь для порядка, господин капитан?

Через несколько минут, перед этим разойдясь по каютам, приняв душ и переодевшись, мы снова собрались уже в офицерской столовой, которая встретила нас уютным теплом и вкусными запахами. Длинный стальной стол был уставлен тарелками с жареной курицей, гарнирами, хлебом и бутылками с водой и напитками. Вдоль стен тянулось узкое панорамное окно иллюминатора, за которыми чернел космос, усеянный звёздами.

Иван Константинович, наш мудрый восьмилетний император, сидел в центре. Его худенькие плечи едва виднелись за голограммами имперских архивов, чьи страницы хранили больше информации, чем любой электронный банк данных. Рядом с ним сидел Густав Адольфович Гинце, седой и сутулый, который в это время водил своим пальцем по карте сектора, шепча что-то себе под нос.

Лейтенант Рубан, старший помощник Пападакиса, застыл в углу с пылающим лицом, нервно теребя край мундира. Он сливался со стеной, как хамелеон, избегающий внимания хищников.

— Ваше Величество, вы опять в своих книгах? — Таисия шагнула к брату, и её голос смягчился, обнажая ту часть души, которую она скрывала от остальных. Она взъерошила его русые волосы, закрывавшие слишком серьезное для ребенка лицо.

— Я с Густавом Адольфовичем карты смотрел, Тасенька, — отозвался Иван, подняв голову. Его бледное лицо озарилось улыбкой, а глаза блестели, яркие, полные любопытства. — Там столько всего, ты себе не представляешь!

В его голосе звучало детское восхищение — чистое, незамутненное, свойственное тем, кто ещё не научился скрывать эмоции.

— Это точно — не представляю… Всё равно поешь сначала, — она легко коснулась его макушки, и мальчик кивнул, нехотя оторвавшись от голограммы, которую разглядывал с таким напряжением, словно в ней скрывалась какая-то тайна или путь к сокровищам.

В словах Таисии звучала теплая забота, особый тон для детей, оказавшихся в центре взрослых проблем. Свет сейчас падал на её лицо, смягчая черты и превращая столовую в островок уюта посреди космической пустоты.

— Лейтенант, а вы что стоите? — посмотрел я на хлопающего глазами и по-прежнему стоящему в углу Рубана, — присоединяйтесь к нам…

— А я ему курицу положу! — оживился Иван, хватая блюдо с решимостью, словно командовал эскадрой перед сражением. Он развернулся к Рубану, неподвижному, как часовой, и торжественно протянул дымящуюся тарелку. — Вот, берите, господин лейтенант и еште! Это приказ!

Глаза мальчика сверкнули озорством — он наслаждался возможностью командовать взрослыми, особенно сейчас, когда его трон был так далеко.

Рубан подскочил с такой поспешностью, что едва не опрокинул стол. Он вытянулся в струну, и его руки, больше привыкшие к джойстикам управления и винтовке, дрожали, пока император лично накладывал ему еду. Я перехватил взгляд Таси — в её глазах плясали искорки веселья, и мы оба не сдержали тихого смеха, прозвучавшего неожиданно громко.

Пападакис с грохотом плюхнулся на стул и к нашему общему удивлению налил себе вина, явно не первый раз за это утро. Он бросил хмурый взгляд на эту сцену и буркнул:

— Может, хватит Рубана откармливать и начнём уже то, зачем собрались? Я сюда не развлекаться пришёл, у меня дел по горло!

— А что ты такой кислый, Аякс? — подмигнул я, усаживаясь напротив. — Не любишь, когда твой помощник оказывается в центре внимания? Или завидуешь, что тебе император лично обед не накладывает?

Я знал, что провоцирую его, но иногда Пападакиса нужно было встряхнуть.

— Да какой из него помощник! — хмыкнул Пападакис, осушая бокал одним глотком и тут же наливая ещё. — Только и умеет, что краснеть да молчать, как курсант на выволочке! Ошибка это, Александр Иванович, брать его на совет — никакого с него толку! Лучше бы взяли любого механика с нижней палубы, у тех хоть мозги имеются…

Рубан, слыша, что говорят про него, снова вскочил и тут же опустил взгляд в пол, словно надеялся провалиться