Большая черная дыра - Amazerak

— Жора! Жора, ложись! — раздался оклик слева. — Чего шастаешь, как окаянный? Германец бомбой убьёт. Прячься!

Под старой, могучей сосной стояла палатка, а за ней прятались двое солдат. На Георгий таращились две физиономии: рябая, пучеглазая и широкая, щекастая. Рожи эти казались до удивления знакомыми, хоть и видел он их впервые.

— Сюда! Сюда давай! — рябой замахал рукой.

Георгий подошёл к солдатам и сел рядом, прислонившись спиной к бугристому стволу сосны.

— Совсем жить надоело? — упрекнул рябой.

— Контузило, — Георгий понимал, что он не хочет заниматься болтовнёй, пока сам в себе разберётся и привыкнет к новым обстоятельствам, но избежать разговоров казалось нереальным. Да и как с этими людьми из прошлого общаться? Контузией же можно легко объяснить любые странности в поведении и потерю памяти.

Лес в третий огласился гулким ударом, разнёсшимся эхом среди деревьев. Георгий вздрогнул. Оба солдата — тоже. Рыжий вжал голову в плечи:

— Вот же паскуда германская! Да что б тебе черти на углях жарили!

Георгий осмотрел винтовку. Отдёрнул затвор, проверил патроны. Оружие выглядело новым и почти не имело следов эксплуатации. На казённой части красовались штамп с названием завода и года выпуска: Ижевский оружейный, тысяча девятьсот двенадцатый год.

Не только в музее Георгий видел подобное старьё. Один раз подразделение, где он служил, загнало духов в какой-то горный аул. Случилась перестрелка с боевиками, засевшими в одном из домов. Всех пятерых удалось ликвидировать без единой потери. В их логове, помимо обычных «калашей», пистолетов и гранат, обнаружилось две «мосинки» — такие же, как эта, только без штыков и сильно потёртые. Тогда бойцы вдоволь «наигрались» с необычным трофеем. Зарядили и стреляли по мишеням у себя на блокпосте. Георгий думал, вот, мол, деды воевали с таким оружием, а оно ни капли не удобное: магазин всего на пять патронов, заряжать надо обоймой или по одному, ещё и после каждого выстрела затвор приходится дёргать.

А теперь, кроме пресловутой трёхлинейки ничего и не было. К ней прилагались двенадцать обойм, сложенные в твёрдые кожаные подсумки на поясе, и четырёхгранный штык. В старые времена врукопашную ходили часто. Боеприпасы закончатся, и куда деваться? Колоть и рвать плоть врага тем, что в руках окажется. В кино подобное не раз приходилось видеть. Но сейчас солдат снарядили хорошо: в ранце помимо личных вещей и неприкосновенного запаса лежали шесть картонных коробок с патронами.

После того как в далёком две тысячи каком-то году Георгий отслужил контракт на Кавказе, думал, что уже никогда не возьмёт в руки оружие, никогда больше не вернётся к этой злой работе. Тот год заставил его многое обдумать, пересмотреть взгляды на жизнь. Но сейчас он сидел под деревом, сжимая в пальцах винтовку, а по небу кружил вражеский самолёт. Просчитался. Пришлось взяться за старое ремесло. Только кто бы мог подумать, при каких обстоятельствах это произойдёт.

Из-под сосен в небо торчали штыки трёхлинеек, ища в прогалах ветвей врага, кружащего в пасмурной выси и одаривающего смертью солдат на привале. Вдали захлопала россыпь выстрелов, а скоро, передаваясь из уст в уста, прилетела новость.

— Сбили! Германа сбили! Ероплан упал!

— Наконец-то, туды его в сраку, — с облегчением вздохнул рябой солдат. — Долетался, окаянный. Надоел, в самом деле.

— Эй, первое отделение, все целы? — крикнул один из солдат

— Так точно, господин младший унтер-офицер, — отчеканил солдат с широкой физиономией. — Степанова только контузило, пока он к обозам ходил.

С удивлением Георгий обнаружил, что его здесь не только зовут так же, как в прошлой жизни, но фамилию он носит такую же. «Может, ещё и физиономия, как и в прошлой жизни? — с горькой иронией усмехнулся он про себя. — Было бы хорошо, если так. К своей-то роже всё-таки привык…»

— Вольнопёрого, что ли? Эй, Степанов, ты как? Что стряслось?

За время вынужденного сидения под деревом состояние более-менее нормализовалось: восстановилось кровообращение, кожу перестало покалывать, голова кружилась меньше, да и мысли уже не создавали такую утомительную какофонию, как в первые минуты. Но общее самочувствие до сих пор было неважным: тело словно набрякло, набухло от сырости, тянуло к земле.

Но чего сейчас больше всего хотелось, так это собраться с мыслями, для чего требовался покой. Окружающая солдатская болтовня вносила ещё больше сумятицы в воспалённое сознание, объединившее в себе две личности. Было бы неплохо отлежаться час-другой в тишине, чтобы никто не тормошил, не гонял туда-сюда, не задавал дурацкие вопросы.

— Бомба рядом взорвалась, — проговорил Георгий. — Теперь голова кружится. Отлежаться бы немного.

— Тогда иди в палатку. За ночь проспишься — утром будешь, как новый. Точно не ранен? Ходить можешь? — справился младший унтер.

— Никак нет, не ранен. Ходить могу.

— Что, прям вот так рядом и жахнула? — вполголоса спросил рябой малый.

— Ну… где-то вот… — Георгий попытался показать рукой. — Шагов двадцать.

— Да ты фартовый, братец. С такого расстояния и убить могло.

— Могло… Пойду полежу… Где можно? В этой палатке? Она наша?

— А ты забыл?

— Всё нормально, нормально…

Между тем в лесу темнело, а ветер усиливался. Он подхватывал снежные крупинки и нёс сквозь чащу, шевелил ветки сосен над головами солдат, трепал палатки, завывая усталым призраком.

Обрадованный тем, что удалось «отпроситься», Георгий залез в палатку. Под навесом из четырёх грубых, серых полотен, скреплённых верёвкой, лежала подстилка из хвойных ветвей, а по углам были навалены рюкзаки, мешки, котелки и прочие походные принадлежности солдатского быта.

Георгий шлёпнулся на эту примитивную подстилку, ружьё положил под боком. Стало немного полегче, организм почувствовал расслабление. Но спустя какое-то время — полчаса или и того меньше — начала донимать новая проблема: замёрзли пальцы ног. Костёр горел снаружи и не прогревал хлипкое солдатское жилище. А ведь здесь предстояло провести всю ночь. Как так-то? К утру и без ступней остаться можно. И нет ни печки, ни какого-либо обогревателя.

«И как же меня угораздило? — досадовал Георгий. — Неужели меня, и правда, после смерти переселило в другого человека? Да ещё и в прошлое забросило. Кто бы знал, что такое бывает». Он тихо выругался, чтобы выплеснуть накопившуюся досаду и копящуюся злость.

В голове копошились не слишком приятные мысли. Чем больше разум свыкался с новым бытием, тем более безрадостное, гнетущее приходило чувство. Впереди — три года мировой войны, революция, гражданская война, голод, эпидемии, опять голод в тридцатых, Вторая мировая… Влип, что называется, по уши.

Следующие три десятилетия перемелют несчётные массы человеческих жизней в чудовищных жерновах войн и прочих социальных катаклизмов. Сотни миллионов людей по всему миру будут обречены на мучения и гибель, и