Подонки! Однозначно - Анатолий Евгеньевич Матвиенко

Второй сопровождающий ёрзал рядом с водителем, не желая стеснять очкасто-бородатого на заднем диване, на которого посматривал с уважением и некоторой опаской. Этот парень, в отличие от Урицкого, наверняка принадлежал к титульной нации, обладая широким, открытым и курносым лицом. Глаза большие, голубые, не слишком обезображенные интеллектом.

— Антон! Тебя ведь Антоном зовут?

— Конечно, Лев Давыдовыч… Мы же с вами с пятого года! Запамятовали, видать. Столько лет утекло.

Антон ещё что-то трещал, мешая сосредоточиться. Память Троцкого была какая-то мутная и вся в дырках, большие периоды прошлого растворились без следа или сохранились в чрезвычайно размытом, расплывчатом виде. Далеко не всегда приходила на помощь.

Плевать! Надо быть устремлённым в будущее, а не ковыряться в прошлом.

— Антон, под какой фамилией меня помнят по 1905 году?

Тот смешался.

— Ну-у… Не под этой. Звали «товарищ Седов».

Так, Седов. Какой-то полярник, «Северный полюс — 1». Не, там вроде Папанов. Или Папанин. Всё лучше, чем Лейба Бронштейн, тем более «политическая проститутка Троцкий».

— Значит, остаюсь Седовым. И не Лев Давыдович, а, скажем, Леонид Дмитриевич. Так надо! Для дела революции. Товарищ Антон, сделайте мне немедленно мандат Петросовета на имя Седова Леонида Дмитриевича.

— Надо же, чтоб вас выбрали в Петросовет…

— В чём дело? Организуй! Я, что ли, всё за всех делать должен? Завтра же — дополнительным списком от Путиловского завода. Что непонятно? Жить где прикажешь?

— Здесь, при Таврическом дворце, жилые комнаты имеются. Где раньше прислуга. А нет — так в «Киевских нумерах».

— Значит — в номерах. Таврический — это гнездо контрреволюции. Заседать там вместе с меньшевиками и прочей мерзостью? Большевистской партии и Петросовету срочно требуется отдельное здание. Например — Зимний дворец.

— Туда же Временное правительство из Мариинского переезжать объявило… — охнул Антон.

— Временное. И его время истекает!

Пока что истекло время поездки. Автомобиль затормозил, мотор затрясся на малых оборотах, пассажиры выбрались наружу.

Седов, а себя он начал называть только так, привыкая, недовольно стряхнул пыль с угольно-чёрного пиджака. Почему-то водитель не поднял кожаный верх экипажа. Жарко ему, скотине!

Из вещей будущий возмутитель спокойствия имел при себе только саквояж и чемодан. Когда Антон поинтересовался, прибудут ли вещи семьи, а за ними и остальная семья, Седову захотелось треснуть себя по лбу. Ведь Лейба, скорее всего, женат! Как примерный еврейский мужчина из традиционной еврейской семьи. Наверно, и детей завёл. Конечно, иметь бабу под рукой удобно. Понятное дело, женщина должна сидеть дома, плакать, штопать и готовить, об этом заявил во всеуслышание ещё в прошлой жизни. Но, чёрт побери, жена Троцкого знает Троцкого лучше всех! И громче всех взвоет: это не он, он не такой!

Выходит, известное обещание «каждой одинокой женщине — по мужчине, каждому мужчине — по бутылке водки» на мадам Бронштейн не распространяется.

— Как раз идёт заседание Петросовета, — напомнил Антон. — Сразу туда?

— За чемоданом моим присмотри, а я немедленно — в бой! Правят бал меньшевики?

— И эсеры, — печально признался провожатый. — Чхеидзе, Церетели. Чернов.

— Не теряем ни минуты, товарищ.

Таврический дворец, куда более приятный внешне, чем прямоугольный Зимний, располагался выше по течению Невы, не высовываясь на набережную. Ассоциировался с заседаниями царской Государственной Думы, сейчас стал вместилищем Петросовета, отчасти альтернативного Временному правительству, отчасти непонятно что за чудо. Надпись «Пѣтроградскiй совѣтъ рабочихъ и солдатскихъ дѣпутатов» на кумачовой растяжке смотрелась чужеродно, что не смущало двух штатских субъектов с винтовками за спиной, изображавших караул. Подъехавшее авто те не удостоили вниманием.

Седов, размахивая саквояжем, бодро направился к колоннаде главного входа. Его, в прошлой жизни крупного дородного мужчину, раздражала до чёртиков худосочность низкорослого тела. Но! Перед госпитализацией со злосчастной пневмонией ему было глубоко за семьдесят, здесь меньше сороковника, бодрость духа и организма замечательная. Утром под перестук вагонных колёс обрезанный орган настойчиво напомнил о необходимости яркой личной жизни… Ничего, революция победит, с революционными барышнями отношения будут строиться согласно теории стакана воды, то есть переспать не проблема — словно воды напиться. И уж он тогда развернётся! Воздаст себе за вынужденные пуританские годы пожилого человека, недаром признавался, что секс имеет весьма большое значение в его жизни.

Даже желание курить не столь угнетало.

В большущем зале, помнящем думские посиделки, Седов пристроился сбоку и прислушался. Меньшевики с эсерами дебатировали — кому из них занять министерские кресла во Временном правительстве. Большевики, вопреки названию фракции оказавшиеся в меньшинстве, ограничивались возмущёнными репликами, Ульянов зло зыркал на выступающих, но молчал. С места Седова он был виден в профиль. В целом выглядел хуже, чем в мавзолее — там ухоженный и подкрашенный, здесь какой-то серый и невыспавшийся.

Наконец, Урицкий сменил предыдущего докладчика и громогласно объявил, что председатель Петросовета, избранный ещё в 1905 году, вернулся в Россию, чтоб продолжить борьбу!

Публика извергла овации, если считать овациями несколько разрозненных хлопков. Меньшевики и эсеры моментально почуяли противника, ленинцы смотрели вопросительно, не зная, чего ожидать. В прошлом Троцкий то поддерживал Ульянова, то критиковал, потом надолго исчез из активной политики.

Он стал рядом с Урицким.

— Товарищи! Прошу величать меня той же фамилией, что и в 1905 году — Седов. Леонид Дмитриевич, если кто запамятовал. Поражение нашей революции и разгул жандармского террора заставили на время покинуть Родину. Теперь я здесь, я с вами, с сей минуты готов снова приступить к революционной работе в должности председателя Петросовета.

Большевики оживились, их оппоненты словно сожрали по кислому лимону. Естественно, менять «своего» председателя господина Чхеидзе на непонятного приезжего из Америки меньшевикам не улыбалось. В итоге Седов узаконил своё членство в Петросовете, но на «птичьих правах», лишь с совещательным голосом, чем немедленно и воспользовался.

— Товарищи! Поверьте, большое лучше видно издалека. Приехав из Америки, я убедился: Советы — истинный орган русского народовластия, поэтому только Советы должны избирать правительство в интересах трудящихся масс, а не ради блага капиталистических захребетников. Никакой поддержки Временному правительству! Никакого участия социалистов во Временном правительстве! Вся власть Советам! Товарищи! Давайте преодолеем наши разногласия, сольёмся в едином социалистическом союзе народных представителей и сами поведём Россию к светлому будущему!

В прошлой жизни он учился в Университете марксизма-ленинизма, историю КПСС (в несколько лакированном виде, конечно) знал досконально. Но таких мелочей, как первая речь Троцкого в Петросовете, помнить не мог, что-то там Троцкий промычал невыразительное. Оттого импровизировал, склоняя на свою сторону межрайонцев, то есть колеблющихся депутатов, кому импонировала идея преодолеть рознь между социал-демократическими партиями.

Заодно поймал