Подонки! Однозначно - Анатолий Евгеньевич Матвиенко

себя на мысли, что лозунги типа «Вся власть Советам» и прочие реплики делают его речь чрезвычайно похожей на выступления Ульянова и его бесчисленные статейки. А что делать? Два гуманитарных высших образования, полученных в СССР, заставили исписать горы конспектов «первоисточников» ленинской графомании. Режим «под Ильича» включился автоматически и довольно уместно. В Госдуме Российской Федерации выступали совершенно иначе, здесь такое не в тему.

Всё равно, большого успеха не имел. Аплодировали только межрайонцы и беспартийные, насколько можно было понять. Лидеры крупнейших партий сами боролись за трон, нафига им объединение с конкурентами?

По окончании собрания правильно было бы представиться большевикам-верхушке, но ещё на выходе Антон Петрович крепко схватил Седова за рукав. Манеры у товарища по восстанию 1905 года были самые пролетарские.

— Леонид Дмитриевич! Группа депутатов от Церетели собралась на Путиловский — речуги гнать. В том числе депутат от заводского Совета.

— Отличный шанс. Машина в моём распоряжении?

— Не то чтобы в вашем… Моисея Соломоновича спрошу.

Урицкий в то время колебался — вроде большевик, но тяготевший к межрайонцам. Седова поддержал и наверняка был рад его идеям объединения и обструкции Временному правительству. Услышав просьбу, кивнул, позволяя эксплуатировать его «Рено», после чего борцы с эксплуатацией народа направились к Путиловскому. Для усиления команды Антон призвал ещё одного кадра, довольно живописного — одесского матроса Яшку Гойхмана, анархиста-коммуниста, причём поначалу не желавшего ехать на завод: «та шо я там забыл?»

Много раз посещавший Ленинград-Петербург, Седов узнавал кварталы дореволюционной застройки, но не сам город. Машин до смешного мало, всё ещё преобладали конные экипажи. Исчезла навязчивая реклама операторов сотовой связи, банков и прочих компаний, желавших что-то непременно впарить городскому обывателю, абсолютно ему не нужное. Если на вывеске значилось, скажем, «Торговый домъ купца Яковлѣва», то именно здесь он и находился, это не было рекламой посещать магазины сети именно купца Яковлева, игнорируя всякие там гнойные Елисеевские.

Народ по улицам шастал простой русский, понаехавших почти не видать. Нищие просили милостыню, но не бренчали на электрогитарах, оглушительно воющих через переносные колонки. Мусора и грязи предостаточно, зато стены не изгвазданы мерзкими граффити.

Полиции не наблюдалось. Зато шастали вооружённые патрули — в солдатской или матросской форме либо в обычной гражданке, но с винтовкой за спиной. Горожане от них шарахались. Иногда бросались в глаза следы погромов, витрины купеческих магазинов были забиты досками или заложены мешками, явный признак того, что имущество экспроприировано, не извольте беспокоиться, проходите мимо. И не скажешь, кто громил: обнищавшие рабочие от безысходности, обычные бандюганы или вот такие вооружённые «для охраны порядка» патрули.

Нужны собственные, только лично мне подчинённые отряды рабочей красной гвардии, пометил себе для памяти Седов, а также необходим автомобиль, не вечно же просить разрешения у товарища Урицкого. Главное — деньги. С собой Троцкий привёз немного. А вооружённая борьба — зело затратная штука, и вопрос её финансирования стоит более чем остро.

Выехали за заставу. Дорога ухудшилась, выдавая сокращение казённых ассигнований на содержание. Водитель объезжал выбоины.

Они прикатили к проходной Путиловского аккурат к концу смены, вслед за авто меньшевиков. Пропускной режим, если он и был когда-то, напрочь отсутствовал, революционеры без помех прошли на площадь за заводскими воротами, где уже стоял помост с трибуной, незаменимый для проведения митинга. Что забавно, всего несколько часов назад Петросовет принял резолюцию с запретом таких мероприятий на два дня после народных возмущений, вызванных заявлением Милюкова «вести войну до победного конца». Выходит, на митинг для верхушки Петросовета запрет не распространялся.

Первым поднялся на помост Церетели.

— На броневичке был бы заметнее, — ввернул Антон, наверняка заставший прибытие Ульянова на Финляндский вокзал.

Парень недалёкий, из крестьян, он инстинктом почуял, что вернувшийся в Россию Седов на голову превосходит Троцкого образца 1905 года, и старался держаться ближе.

Начали митинг. Заводской Совет рабочих депутатов был подмят под себя меньшевиками, на трибуну вылез господин Щупкин из их числа и затеял политинформацию, преподнося как великое благо, что впервые в расейской истории представители народа в лице социал-демократов и социалистов-революционеров вошли в правительство.

— Антон! Большевики поблизости есть? — не утерпел Седов. — Желательно — крепче фигурой.

— Как же не быть… Найдём! — Антон резво нырнул в толпу, буквально минут через пять вернулся с тремя амбалами — то ли грузчиками, то ли молотобойцами. Поскольку сам тоже был не из мелких, да и Яшка Гойхман сжал кулаки размером с небольшие арбузы, Седов прикинул, что для штурма трибуны достаточно.

Щупкин как раз заканчивал витийствовать, договорить ему не дали, Антон сгрёб оратора в охапку и утащил с помоста, три пролетария оттеснили меньшевиков, моряк гавкнул на пытавшихся возразить: «молчать и ша!»

Седов же молчать не намеревался и заорал во всё горло, проклиная отсутствие микрофона и колонок «Ямаха», хотя бы по киловатту каждая.

— Товарищи! Они предали революцию, политую кровью пролетариата и трудового крестьянства! Идут на соглашательство с министрами-капиталистами, буржуазией и помещиками! Готовы вести империалистическую войну и ради прибыли буржуев продолжать убийства миллионов русских людей на этой не нужной нам войне!

Через непродолжительное время меньшевики опомнились и перешли в контратаку, намереваясь отбить трибуну. Щупкин вывернулся из объятий Антона, залез наверх и вцепился Седову в пиджак.

Народ внизу улюлюкал, свистел и смеялся, митинг внезапно превратился в развлечение, точь-в-точь как в Госдуме РФ, когда депутаты поливали друг друга водой или норовили заехать оппоненту в морду, телевидение с куда большей охотой повторяла эти мгновения, нежели скучный доклад о федеральном бюджете или обсуждении Закона об иноагентах.

Яшка, матюгнувшись, оторвал Щупкина от Седова левой рукой, удерживая за лацкан пиджака, смачно плюнул в кулак правой и размашисто влепил меньшевику в ухо. Бедняга улетел с помоста вниз — прямо в орущую массу рабочих.

«Будут бить. Возможно — ногами», — вспомнилось из бессмертных «Двенадцати стульев». Оказалось — к месту.

Члены Совета тоже поскакали вниз, растолкали работяг, пинавших депутата. Церетели заголосил:

— Что же вы натворили, ироды⁈ Он не дышит!

Седов не растерялся.

— Только что место депутата Петросовета от Путиловского завода стало вакантным. Кто за то, чтобы новым депутатом избрать меня — Седова Леонида Дмитриевича? Кто за то, чтобы избрать новый состав Совета Путиловского завода, вместо прежнего, опозорившего себя сделкой с угнетателями рабочего класса?

Голосование прошло на «ура».

Человека, конечно, жаль, хоть Щупкин был дерьмо-человечек, решил Седов и отправился развивать успех. Работяги с пролетарской решимостью вынули из-за руля меньшевистского «Руссо-Балта» бдившего там шофёра, его место занял Антон, заявивший, что умеет управляться