Тайна пятой планеты - Борис Борисович Батыршин

обруча не меньше двух тысяч километров; «буханка» летит по инерции, курсограф вычерчивает на своём экранчике успокоительную баллистическую траекторию, и у нас есть время для беседы.

— Валер, признайся: ты, и правда, намерен искать здесь свидетельства гибели Фаэтона?

— А чего их искать? — удивился Леднёв. — Вот они, бесспорные, очевидные любому скептику!

И ткнул пальцем в перчатке в середину ходового экрана, где в перекрестье светящихся линий дрожало одинокое пятнышко.

— И ты полагаешь, что именно эта штука этому виной? Нет, я понимаю, «обруч» реально огромный — но чтобы разрушить целую планету?..

Леднёв сделал попытку пожать плечами, но не преуспел — помешали жёсткий панцирь скафандра.

— А у тебя что, есть другие версии?

Других версий не было.

— Но, Валер, тогда с ним, как и с другими «обручами» нужно обращаться с крайней осторожностью! А лучше всего — вообще заблокировать и изучать в пассивном состоянии!

Леднёв помрачнел.

— А что я, по-твоему, твержу Гарнье уже который месяц? Но он слушать ничего не желает — особенно сейчас, когда он вот-вот дорвётся сразу до двух «обручей» — в Антарктиде и в точке Лагранжа. Попомни мои слова, Лёшка: эта очковая обезьяна с гранатой ещё устроит нам весёлую жизнь…

Я представил себе Гарнье — в больших роговых очках, с которыми он не расставался, и в белом лабораторном халате, из– под которого сзади высовывается длинный крючковатый хвост. Зрелище получилось комичное, слабо соотносящееся со зловещим Валеркиными пророчеством.

— Но ведь прямых доказательств того, что именно «обруч» угробил планету, у тебя, как я понимаю, нет? Может, прежде чем браться за это колечко, лучше их поискать — скажем, на соседних астероидах?

— Надеешься найти на одном из них развалины зданий, как инженер Лось в «Аэлите»? Так я тебя разочарую — при такой катастрофе ничего сохраниться не могло.

— А как же символы на «обруче»? Из надписей на предыдущих мы много чего узнали!

— Я что, спорю? — Леднёв сделал ещё одну попытку пожать плечами и снова добился лишь того, что жёсткий «воротник», предназначенный для крепления шлема, упёрся ему в подбородок. — Узнали, конечно. Но, сам подумай: если «обруч» стал причиной разрушения планеты — как это может быть на нём описано? Разве что его специально создавали, имея в виду такое использование…

— Хм… — я задумался. — Да, это вряд ли. Хотя — кто их, инопланетян, знает?..

— А вот где бы я поискал, — в голосе собеседника прорезались мечтательные нотки, — так это за дверцей, которую откопали на Энцеладе. Печёнкой чую, что там найдутся ответы на многие наши вопросы…

Из записок

Алексея Монахова

«…Представьте: колхозное поле, просёлок, по которому переваливается на колдобинах, подпрыгивая на буграх, обшарпанный бортовой ’газон». В кабине водила в мятой кепке, с бычком, прилипшим к губе — катит, выставив локоть в боковое окошко. В кузове полно народу — торопятся на полевой стан, или элеватор.

Представили? Вот примерно в таком виде мы, загрузившись в «буханку», и нырнули в «батут». Правда, на затылке у водилы (у меня, то есть) не упомянутая кепка, а шлем гермокостюма, да и локоть ни в какое окно не выставлен — по причине отсутствия оного на данном транспортном средстве. Верхняя панель обшивки «буханки» снята, образовавшийся «кузов» полон людей в скафандрах — места на всех не хватает, и пришлось пассажирам пристёгиваться пришнуровываться к наличествующим на стенках скобам страховочными фалами. Делали они это старательно — кому охота вылететь наружу в момент, когда грузовик будет проходить сквозь тахионное зеркало? Вроде бы, ничего опасного, многим уже случалось проходить через «батуты» вне корабля, в одних скафандрах — а всё равно не тянет появиться с той стороны болтающимся на привязи, как известно что в проруби…

Зачем такие сложности, спросите? Вопрос разумный: «буханка» снабжена нормальным переходным шлюзом, через который можно перебраться на станцию в обычном «Скворце». Можно даже без него, но правила внутреннего распорядка беспощадны, поймают на таком — получи прокол во вкладыш. Это, если кто не в курсе, такая сиреневая картонка, прилагающаяся к удостоверению работника Внеземелья — проколами в нём отмечаются мелкие нарушения правил поведения, а так же разнообразных инструкций. Накопил определённое количество проколов — пожалте на переаттестацию.

Ничего не напоминает? Ну да, разумеется — собезьянничано один в один у ГАИ, только здесь этот порядок действует исключительно на крупных орбитальных станциях, да ещё на наземных батутодромах. Это разумно — на подобных объектах всегда полно транзитной публики, никому толком не подчиняющейся. На кораблях же и малых станциях порядки иные — там есть свой царь, бог и воинский начальник, принимающий к нарушителям дисциплинарные меры по своему собственному усмотрению…

Так вот, о шлюзе. На «буханке» он имеется и вполне исправный — а вот на «Лагранже» с этим, как выяснилось, проблемы. Временные. Заключаются они в том, что при стыковке с пассажирским шлюзом прибывший с Земли пассажирский лихтер ухитрился смять переходную трубу и повредить блок маневровых двигателей, лишившись возможности как выпустить пассажиров, так и отойти от повреждённого шлюза и пристыковаться к другому, исправному. Пришлось по одному выводить людей из лихтера наружу и впускать на станцию через резервный шлюз, который, между прочим, находится на противоположной стороне станционного «бублика». Дело это небыстрое и хлопотное, а если учесть, что перед этим на каждого надо натянуть нормальный скафандр вместо положенного при таком перелёте «Скворца», то станет понятно, что нормальная, штатная стыковка с «Лагранжем» откладывается, и надолго.

Об этом нам сообщили по радио — успели в самый раз, иначе пришлось либо разворачивать оглобли, либо провисеть невесть сколько часов возле «Лагранжа» дожидаясь окончания ремонта.

Ждать, как вы понимаете, не хотелось никому, и меньше всего Леднёву, который уже предвкушал открытия, ожидающие его за найденным на Энцеладе «очагом папы Карло». А потому — было решено отбытие не откладывать, а облачаться в скафандры, в которых без труда можно преодолеть три десятка метров между зависшей возле станции «буханкой» и аварийным шлюзом, и отправляться к «Лагранжу», изображая из себя тот самый колхозный «газон» с кузовом, полным работников плуга и сноповязалки. Заодно сняли крышу с «буханки» — протискиваться в скафандре в узкий овальный лаз, предназначенный для пассажиров в гермокостюмах это, скажу я вам, то ещё развлечение…

Мой же «Кондор-ОМ» (персональный, тщательно подогнанный, привычный, даже уютный, словно старый домашний халат) висит, пристёгнутый ремнями в соседнем ложементе — громоздкая безголовая фигура, поблёскивающая на плечах и локтях кружками катафотов. И когда «кузов» опустел — я стащил «Скворец», облачился в свои космические доспехи и покинул «буханку»,