Рэдсайдская история - Джаспер Ффорде

Затем была основанная на цвете викторина, где нужно было назвать все семьдесят восемь оттенков красного по порядку цвета и интенсивности, которую выиграла Люси Охристая, а после этого шли несколько забавных монологов: скетч о маленьком ребенке, который, зайдя за внешние маркеры, убегает от ятевео, чтобы попасть в зубы мегафауне; стишки о двойной опасности лебединой атаки и молнии; короткая зарисовка, восхваляющая простые радости моногамии, и еще одно предостережение, что хотя Бандиты готовы к сами-знаете-чему за сущую чепуху вроде вилка капусты, в результате можно получить огромную и болезненную бородавку, которая сильно подорвет твои брачные перспективы. А затем, под барабанный бой и после предупреждения о ненормативной лексике, началось главное представление.

Это была полноценная трехактная пьеса, и хотя я слышал о ней и участвовал в музыкальной постановке «Редсайдской истории» на основе этой пьесы, прежде я ее не видел. Началось с пролога:

Две цветом разделенные семьи

В Фьолетте, где встречают нас события,

Вершат безумья новые свои,

Нарушив все запреты и обычаи.

Их дети, жертвы страсти и вражды,

Как идиоты, жизнь свою погубят.

Префектов двух, виновников беды,

Пусть книга «Правил Манселла» осудит.

Теперь, когда я полностью осознавал, что Коллектив фатально контролирует практически все, я подумал, что вряд ли получу удовольствие от пьесы – но получил. Под странный ритм речи – ти тумти тумти тум – и при ясном и живом развитии сюжета, «Трагедия Хроматически не совместимых и Откровенно глупых Ромео и Джульетты» была странно гипнотизирующей и мощной – очевидно, что целью представления, четко изложенной в надлежащих терминах, было показать, что случается, когда взаимодополняющие цвета тянутся друг к другу, игнорируя социальное осуждение, и демонстрируют поведение, выходящее за рамки приемлемого.

Действие разворачивалось в Фьолетте в Восточном Красном Секторе, где старшие сын и дочь противоположных семей Малинелли и Лаймонетти влюбляются друг в друга, к великому негодованию их родителей и города, которые так ошеломлены эгоистичным и непристойным поведением своих детей, что за короткий промежуток времени шестеро жителей погибают, включая тех двоих, которые и заварили эту печальную историю. Пространства для интерпретации в пьесе было мало, и во время представления многие цокали языком и слышались приглушенные выкрики «так им и надо», когда два протагониста погибли, войдя добровольно в Зеленую Комнату, поскольку согласились, что их смерть – единственный путь достойно загладить и исцелить социальные раны, нанесенные обществу их эгоизмом.

Представление закончилось коротким стихом из «Книги Гармонии» Манселла, призывающим всех граждан блюсти позитивные хроматические ценности, приносящие благо всему обществу, отрицание коих ведет лишь к усобицам и отчаянию. Актеры низко поклонились, а весь город встал на ноги, демонстрируя одобрение, хотя я заметил, что Серые и низшие оттенки делали это без особого энтузиазма и несомненно лишь ради хорошего тона. Лично мне пьеса показалась опасной ерундой, явно написанной ярым приверженцем Цветократии.

Де Мальва подошел к сцене, помахал руками, чтобы прекратить аплодисменты, затем произнес речь, в которой благодарил актеров за «великолепную работу», изрек «Разъединенные, мы все же вместе» и призвал всех горожан «дважды подумать, прежде чем вступать в отношения, которые навлекут позор на город». Он вызвал актеров на бис, и те послушно исполнили десятиминутный скетч о Сером, что усердно трудился и своим трудолюбием обрел благосклонность женщины, которая могла видеть бледно-голубой. Представление закончилось на возвышенной ноте, когда обоих приняли в порядочное Хроматическое общество, хотя и в низшем ранге.

Снова аплодисменты – снова вялые со стороны Серых, – и вечернее представление закончилось. Пока актеры болтали с префектами, все медленным потоком потянулись обратно в город под возбужденные разговоры, полные хвалы и восхищения, пока солнце садилось за горизонт и тени становились все более черными. Вскоре настанет ночь, а это не то время, когда ходят поодиночке.

Дома у де Мальва

Из пяти наиболее могущественных династий, когда-либо существовавших, у де Мальва были самые впечатляющие корни. Поскольку исторические записи архивируются и запечатываются по прошествии ста лет, мало что известно о событиях более далекого прошлого, но устная традиция самих де Мальва предполагает, что они были доминирующей силой последние двести лет и имеют как минимум три ветви в каждом Секторе.

Тед Серый: «Двадцать лет среди хроматийцев»

– Идем, супруг, – сказала Виолетта, целенаправленно опережая меня на два шага и следуя к резиденции де Мальва, самому большому дому на центральной площади.

– Я буду играть Джульетту Лаймонетти в нашей собственной постановке «Редсайдской истории», – бросила она мне через плечо. – Я буду завтракать с актерами и одарю их благами моих размышлений об их постановке.

– Ты могла бы умереть по-настоящему в последнем акте, – ответил я. – Думаю, тебе устроили бы стоячую овацию.

Она остановилась и ожгла меня взглядом.

– Мне нравится, когда мужчина проявляет характер, и я мирюсь с подшучиваниями как любая другая девушка, Эдди, но не перегибай палку: такая степень наглости с моими родителями не пройдет.

– Когда над тобой висит угроза Зеленой Комнаты, – ответил я, – как-то все равно.

– Может, и так, – согласилась она, – но твой отец несомненно женится на Бельме Охристой, так что вместо тебя отыграемся на них двоих.

Когда мы вышли на главную площадь, Карлос зажег единственный фонарь с угольной дугой, яркий свет с шипением и мерцанием ударил из стеклянного плафона и раскинулся по площади как белая простыня по темному каменному полу. В ответ гелиостаты с часовым механизмом, в течение дня следующие за солнцем, чтобы направлять отраженный свет во внутренние помещения, теперь повернулись к уличному фонарю, чтобы делать то же самое уже ночью. В течение следующих сорока минут чернильная тьма будет растекаться по городу. Тени начнут становиться все более черными и затянут все, что не освещается фонарем. Ночь не была темной, она была черной, и надо быть дураком или рисковым человеком, чтобы выходить на улицу.

Парадная дверь резиденции де Мальва была общезримого пурпурного цвета, и оказавшись внутри, мы с Виолеттой остановились в главном вестибюле, двусветном зале с глядящими на нас предками де Мальва, а также тремя Титанами, которые, в принципе, должны были бы быть доступны для публичного обозрения. Интерьер был богатым и, предположил я, в оттенках пурпурного, хотя для меня они выглядели как разные оттенки темно-красного. Это создавало ощущение давящей мрачности, как цвет крови в различных стадиях засыхания.

– Мне идти с тобой? – спросил я, когда она повесила плащ на крючок.

– У меня уже есть то, что мне было нужно от тебя, – сказала она. – Я беременна – моим ребенком, спешу заметить. Ты будешь оставаться здесь, пока не погасят свет, а после пойдешь домой. Зачатие произошло этим вечером, а не перед фиаско в Верхнем Шафране. Если скажешь иначе, мои отец и мать подпишут аффидевит, что они слышали, как ты орал от удовольствия от моего почти совершенного постельного артистизма. Все понятно?

– Ты все проработала, верно?

– Династия де Мальва прежде всего, Эдди, так что еще раз спрашиваю: все понятно?

Я глубоко вздохнул:

– Да.

– Что – да?

– Все ясно.

– Хорошо. Ты пойдешь и будешь помогать этой поденщице, пока не останется двадцать минут до отключения света, и я вернусь проводить тебя. Кухня там.

Она повернулась на месте и исчезла в гостиной, освещенной мягким сиянием камина. Я подождал минутку, затем пошел по черному коридору на кухню, где нашел Таню. Ей было, наверное, около тридцати, у нее был большой нос с высокой переносицей, пышные темные волосы, опрятно заплетенные, и она была хорошо одета. Она легко улыбалась, но я заметил, что ее руки были красными и распухшими – похоже, де Мальва экономили на прислуге.

– Привет, – дружески улыбнулась Таня. – Пришел посеять красное семя в чрево этой гадюки?

– Она уже взяла то, чего хотела. Сегодня я здесь ради прикрытия.

Она кивнула:

– Ходят слухи, что послезавтра тебя признают виновным и отправят в Зеленую