Лето, пляж, зомби. Окталогия - Наиль Эдуардович Выборнов

— А что, кому-то удалось с острова сбежать? — спросил я.

Блядь, проговорился. Откуда обычному деревенскому парню про то, что Крым теперь — остров знать?

— В первое время многие бежали, но контингент бросили почти весь, — похоже, что он моей оговорки не заметил. Или не придал ей особого значения. — Хотя пацаны быстро осознали прелести новой жизни. Закона ведь первое время не было, можно было брать вообще все, что хочешь. Но теперь все поменялось.

— Мансур? — спросил я.

— Знаешь уже? — он, кажется, немного удивился. — Да, Мансур. Он теперь закон. Точнее, мы. Под нами уже десятка с полтора поселений, к нам военные прибились, братки, контингент. Сборная солянка, короче. Но… Вместе мы сила.

Так. Уже известно кое-что становится. И что-то подсказывает мне, что те полторы сотни, которые приезжали в Дачное — далеко не все. Больше их гораздо. С другой стороны… Если там разные люди, может быть получится разброд и шатание устроить среди них? А еще лучше, чтобы друг с другом сцепились?

Оползень устраивает маленький камешек, который не в то время и не в то место падает. И начинается стихийное бедствие. В большой банде всегда так: убери главаря, и на его место тут же появится кандидаты. И они перегрызутся между собой.

Так и в империях работало, когда правитель внезапно умирал. Да и на войне нас этому учили. Одно время мы ведь не только в штурмы ходили, но и занимались тем, что главарей захватывали для допроса и перевербовки.

Да уж. Обычного человека стошнило бы, если бы он увидел, что мы творили с этими хуесосами.

— И сколько вас народа-то? — спросил я.

— Да тысячи полторы, но с каждым днем все больше народа прибивается, — он не стал таиться. По-видимому, невелика тайна. — Так что и тебе место, может быть, найдется. Станешь нашим — будешь нормально жить.

— Не хочу, — я усмехнулся. — Как по мне, лучше быть первым в галльской деревне, чем последним в Риме.

— Ну ты и завернул! — он вдруг расхохотался. Потом взял бутылку, разлил нам еще по одной и пододвинул ко мне. — Ну, давай выпьем за то, чтобы ты реально здесь первым стал. Снова чокнулись, распили. Я опять взял дольку лимона, впился в нее зубами, высосал сок. Потом разгрыз шкурку, принялся жевать цедру.

— И все-таки. А кем ты раньше был-то? — спросил он. — До всего. Вижу, боец ты неплохой. Да еще и отчаянный, раз против меня вышел, хотя ведь бабка надвое сказала — даже если бы ты победил, то мои могли тебя просто толпой запинать.

— Так я твоему слову поверил, — я улыбнулся. — Настоящий командир, если слово дал, подчиненным нарушить его не даст.

Я пытался максимально уклоняться от ответа. Потому что, легенду, сука, не продумал. Вот так вот получилось, не до того было. Я ж не думал, что мне тут с местным главарем придется общаться, да еще и коньяк распивать.

Тем временем в голове будто расслаблялась какая-то пружина, а в животе постепенно становилось очень тепло. Даже натруженное тело и сбитые кулаки перестали болеть. Нормально так, да. Интересно, что скажет Лика, если я нажрусь и меня принесут домой на руках?

Нормальная такая семейная сцена. А ведь мы втроем — теперь реально семья. Да уж, странноое ощущение.

— Приятно, что слову верят, — он усмехнулся.

— Я слову всегда верю, — твердо ответил ему я. — Тот, кто слова своего не держит — не мужик. Ну или не пацан. Я хуй знает, как еще это сказать.

— Ладно, — кивнул он. — И все-таки, кто ты такой? Вот на руки смотрю, и вижу мозоли. И интересные они у тебя. От сохи не такие бывают совсем, знаешь. Больше похоже на того, кто стрелял много и регулярно. Сперва внимания не обратил, подумал, что рахит.

Умный. Сука, очень умный и наблюдательный. Вскроет он меня рано или поздно. И тогда придется его валить. А завалишь…

Твою ж мать.

— Ну солдат я, солдат, что ты доебался? — спросил я, решив раскрыть хотя бы часть правды. Про службу в ЧВК говорить не буду, хрен они до этого догадаются. — Среди ваших военных мало что ли? Повоевать пришлось, оттуда и мозоли.

— Где воевал?

— Известно где — в Севастополе, — пожал я плечами. — Оттуда и сбежал, когда все началось. Считай — дезертир.

— В Севастополе, — он хмыкнул. — Значит, я в тебе не ошибся. А, знаешь, это гарантия того, что тебя к нам могут взять. Особенно если кто с тобой воевавший среди нас отыщется, кто опознает и поручится.

— Мне оно на хуй не нужно, — я покачал головой. — Честное благородное слово.

— Да, про галльскую деревню помню, — кивнул он и налил еще.

Что-то резко мы взялись. Меня потихоньку мазать начинает, а он трезвый совершенно с виду, как стеклышко. Встречал я таких на своем веку — пить сколько угодно могут, и до определенное предела ясность ума сохраняют. А как барьер перейдут — все, пиздец. Прячьте свиноколы, забудьте все приколы.

— Значит, я в тебе не ошибся, — как-то задумчиво проговорил он. — И команду среди местных ты организовать сможешь. Покажешь себя хорошо — хорошую жизнь я тебе гарантирую. Но учти — если против нас станешь воду мутить — ты труп. И все остальные тоже. Мы поняли друг друга?

— Поняли, — ответил я.

— Тогда давай еще выпьем.

И на этот раз он опрокинул в себя коньяк залпом. Я сделал то же самое, и отметил, что он закусывать не стал. У меня в голове уже шумело, и не оставалось ничего, кроме как опрокинуться на спину, вытянуть ноги. Да уж, срубает меня быстро.

— Куришь? — спросил он, вытащив из кармана пачку.

— Нет, — я покачал головой.

— Я тоже обычно нет, — проговорил он. — А как выпью, тянет. Может хоть кальян замутить?

— Не стоит, — я покачал головой. — У меня от него голова болит.

— Ну тогда и я один не буду, — он щегольским движением выбил из пачки сигарету, сунул ее в зубы, прикурил. Затянулся, выпустил изо рта дым, и посмотрел на меня.

Я сделал вид, что слегка развалился на лавке, будто просто расслабился, а не на автомате отслеживаю каждое движение собеседника. Фред прикурил, затянулся, выдохнул дым в сторону, и я решил, что пора. Надо тоже попробовать его немного прощупать.

— А сам ты кто такой, Фред? — спросил я, как бы между делом, глядя на него через дым. — Сразу видно: не просто так тут главный. Чего был-то до всей этой херни?

Он чуть прищурился, не то удивлён, не то насторожился. Потом хмыкнул:

— А тебе