Короли серости - Артур Темиржанов

— Знаешь, Эймс, у нас с тобой много общего, — пробормотал Виктор. — Например, то, что мы оба предали своих детей.

Эймс перестал трястись и воззрился в ужасе на Виктора. «Откуда он знает?» Валентайн лишь покачал головой, лицо его исказилось в гримасе боли.

— Я вижу… всякие картинки. Я не знаю, будущее это или прошлое. Но когда-то… когда-то я последовал за тобой на катере.

— Зачем? — спросил Эймс и тут же пожалел.

— Потому что куда бы ты ни отправился, там ты найдёшь Освободителя, — ответил Валентайн. В глазах у него застыли страх и надежда. — А у него… у него будет ответ.

* * *

Ответа у него не было. Как, собственно, и вопроса.

Потому что он понял всё. А как было не понять? Смысл в происходящем отсутствовал совершенно и парадоксально было его искать. Вику хотелось смеяться над каждым, кто сейчас смотрел на него с вопросом, застывшим в разуме.

«Как же так?»

То, что люди воспринимали как жизнь, для них не значило совершенно ничего. И значило одновременно всё.

Возможно, их собственное несуществование так сильно их смущало, что вопрос жизни они решили оставить нетронутым — до поры до времени. Может быть, они какое-то время считали, что именно их состояние может быть отклонением от нормы, и искать ответ нужно в тех всполохах, которые вдруг возникли. До тех пор, пока баланс не нарушился. Пока приток новых душ не сократился до такой степени, что им пришлось вмешаться напрямую. Максимально грубо и неэффективно. Но это привлекло его внимание.

Его, который оказавшись в новом мире, в каждом камне искал угрозу — и нашёл её в Процессе.

Конечно, свет существовал всё время. Даже раньше звёзд, которые были ещё на заре Вселенной — или же они и стали её зарёй? Как бы там ни было, именно жизнь дала оправдание такой нерациональной концентрации энергии. Свет стал жизнью, а жизнь стала светом.

Свет можно было потерпеть — опять же, до поры до времени. Был определённый договор, что они будут давать ему энергию взаймы. В конце концов, она когда-нибудь закончится, и всё вернётся на круги своя. Звёзды стухнут. Жизнь закончится. А время нужно только для того, чтобы вырастить вещи, прежде чем их убить. Так они думали, пока жизнь не поломала всю механику обмена, которая тщательно выстраивалась миллиарды лет. Возвращаться стало намного меньше, чем уходило.

Они это терпели, зная, что время на их стороне. Казино всегда в выигрыше. Ситуация только ухудшалась, причём, с такой скоростью, что терпеть это было невозможно. Им пришлось вмешаться в дела света, потому что ответа за свои поступки он не нёс. Он даже не осознавал, что у его действий есть катастрофические последствия.

Он не знал, что само несуществование может перестать существовать.

Вика, как первого представителя света, вышедшего на контакт, обрекли определёнными полномочиями. Ему выделили неограниченное количество энергии, все инструменты, которые только возможно. Даже время готовы были перекроить, лишь бы он выполнил свою миссию.

У него было всё время во Вселенной, чтобы достичь цели. Нежизнь объявила живущим войну.

Ему хотелось смеяться от того, что ему кто-то вздумал противодействовать. Ему хотелось плакать, потому что он не мог остановить себя сам.

Что бы он ни делал, он победит.

Что бы он ни делал, он победит.

Что бы он ни делал, он победит.

Время на его стороне. Оно нужно только для того, чтобы вырастить живущих прежде, чем их убить.

Сколько ни откладывай дела, их делать придётся.

Стоя сейчас с занесённым мечом над Эммой Коннели, он думал, что у него есть всё время мира. Он может стоять так вечно. Ему необязательно ведь даже опускать клинок. Она погибнет.

Что бы она ни делала, она погибнет.

Для них не будет иметь значения, когда это случится. Они не рассуждали категориями времени. Оно на них не распространялось.

Вик приложил все усилия, чтобы предотвратить повторное нарушение баланса. Свет не мог выиграть, он знал это. Джек может морочить им головы, но в итоге это не приведёт ни к чему хорошему. Лишь увеличит их страдания прежде, чем они придут к тому же самому финалу.

Они, их дети, дети их детей. Тьму не остановить. Она обязательно заберёт своё. В конце концов, почему живущие так боялись несуществования? После того, как Вик попробовал его, каждый миг жизни превратился в сущую муку.

Зачем все эти страдания, если всё кончится тем же самым?

Он стоял с мечом, а позади него лежали разорванные на части дети Саргия. Они уже вернулись в никуда, откуда и пришли. В их действиях не было смысла. Их жертвы были ни к чему. Так почему же они посвятили свои жизни боли вместо того, чтобы пытаться каждый миг провести в наслаждениях? Ведь после смерти им это будет недоступно.

Извивающееся тело у его ног напомнило Вику миг, когда он не смог убить своего сына.

Джек уже был смертельно ранен, жить ему оставалось всего ничего. Так почему он не смог его добить? Почему он не избавил его от страданий? Почему проявил такое малодушие?

Вместо этого он потащил тело к кресту. Он принял решение. Город требовал постоянного контакта с создателем, чтобы существовать. Конструкта, сооружённого Виком, было недостаточно. Нужна была живая плоть.

Почему он повесил сына вместо себя? Чтобы тот продолжал жить, пусть и в таком состоянии? Или же чтобы Вик мог благополучно вернуться домой, к той семье, которую когда-то бросил?

Он до сих пор не знал ответа. Не помнил. Или же специально забыл?

Вик опустил клинок.

Она что-то промолвила. Он удержал лезвие буквально в нескольких сантиметрах от её головы и спросил:

— Что ты сказала?

— Город, — повторила Эмма, не сводя с него глаз. — Ты не Томми. Он держит свой катер под контролем. А Город уже давно контролирует тебя. Требует, чтобы ты поглощал всё больше и больше. Чтобы Эдем распространился везде.

Вик не создавал Город — но сделал его тем, чем он являлся сейчас. Освободителю нужна была база операций, поэтому он выбрал то, что было под рукой — место жития Бога.

Вик полностью обратил творение против создателя. Когда всё закончилось, Первый Город стал произведением Освободителя: и только ему подчинялся. Абсурдом было бы считать, что он как-то на него влияет. Медичка отчаянно пыталась купить себе время — к сожалению, Вик его не продавал.

Он уже замахнулся,