Весь Роберт Хайнлайн в одном томе - Роберт Хайнлайн

нем потрясла их — они не упустили бы подобной возможности, даже если бы я сообщил, что их ждет повешение. К тому же, они по-прежнему видели во мне своего господина и свободы еще не осознали. Наверное, здесь отпускали на свободу лишь старых верных рабов, которых не снимали при этом с довольствия и, вероятно, даже платили какие-то крохи.

Но путешествовать… пока они совершили только одно путешествие — из северной епархии в столицу, на невольничий рынок.

На следующее утро возникли крохотные неприятности: некий Симон Легри, обладатель лицензии работорговца, подал на меня жалобу, обвиняя в нанесении телесных повреждений, жестоком обращении и разнообразных издевательствах и унижениях. Я усадил «фараона» в гостиной, позвал Ллиту, велел снять новое платье и продемонстрировать полисмену ссадины. Показывая счет от работорговца, я оставил на столе сотенный банкнот… случайно вышло.

«Фараон» отмахнулся от счета, заявив, что по этому поводу жалоб не поступало, и сказал, что намеревается передать доброму человеку Легри, что, по счастью, обвинение в торговле подпорченным товаром ему не предъявлено… но по трезвом размышлении решил все же, что проще будет, если окажется, что он просто не сумел разыскать меня. Сотня «благословений» исчезла, а вместе с нею и «фараон», после полудня их примеру последовали и мы.

Но, Минерва, торговец все-таки надул меня: оказалось, что Ллита абсолютно не умеет готовить.

С Благословенной на Валгаллу дорога длинна и трудна, поэтому судовладелец Шеффилд был рад компании.

В первую ночь путешествия случилось недоразумение, вызванное тем, что произошло в предыдущий вечер внизу на планете. На корабле была каюта капитана и две пассажирских. Так как капитан обычно управлялся самостоятельно, он использовал пустующие помещения для хранения мелкого груза, и к приему людей они не были готовы. И в первую ночь, проведенную еще на планете, капитан разместил свою вольноотпущенницу в своей каюте, а сам вместе с ее братом заночевал на раскладушках в раздевалке.

На следующий день капитан Шеффилд отпер каюты, подключил к ним питание и заставил молодых людей освободить их и перенести весь хлам в кладовую, а потом велел размещаться и, занявшись грузом и предстартовыми взятками, забыл о своих невольниках. Потом пришлось приглядывать за компьютером, уводившим корабль из этой планетной системы. Поздней ночью по корабельному времени он перевел корабль в n-пространство и смог наконец отдохнуть.

Капитан направился в свою каюту, размышляя, то ли сперва принять душ, то ли поесть, то ли не делать ни того, ни другого.

Эстреллита лежала в его постели — сна ни в одном глазу — и ждала.

— Ллита, что ты тут делаешь? — спросил он.

И та объяснила на откровенном невольничьем линго, что именно она делает здесь: ожидает его, поскольку они с братом решили, что милорд судовладелец Шеффилд потребует от нее именно этого.

Потом добавила, что не боится и готова на все.

Первой части заявления вполне можно было поверить, вторая же казалась наглой ложью; капитану Шеффилду уже приходилось видеть испуганных девственниц — не так часто, но все же случалось.

Он проигнорировал ее слова.

— Брысь из моей постели, наглая девка! — велел он. — И чтобы твоя задница сию же минуту была в твоей койке.

Вольноотпущенница сперва испугалась и не поверила, а потом надулась и обиделась, наконец заревела. Недавний страх перед неизвестным утонул в еще худшей эмоции; ее крошечное «эго» было унижено отказом от ее услуги, которую она должна была оказать и полагала, что сам капитан хочет этого. Она рыдала и вытирала слезы подушкой.

Женские слезы всегда оказывали на капитана Шеффилда весьма сильное возбуждающее действие, и он отреагировал немедленно: схватив девицу за ногу, извлек ее из своей постели, вытолкал из каюты, впихнул в ее собственные апартаменты и запер. А потом вернулся к себе, захлопнул дверь, принял снотворное и уснул.

Минерва, Ллита оказалась нормальной женщиной. После того как я научил ее мыться, она сделалась достаточно привлекательной: хорошая фигура, приятное лицо и манеры, здоровые зубы, и изо рта не пахло. Но чтоб спать с ней — это не лезло ни в какие ворота. Весь «эрос», дорогуша, это условность; в копуляции как таковой нет ничего ни морального, ни аморального. «Эрос» — всего лишь способ, позволяющий поддерживать человеческие существа во всей их индивидуальности и различии, дающий им возможность быть вместе и радоваться. Этот механизм выживания сформировался в результате долгой эволюции, и его непродуктивная функция является наименее сложным аспектом той крайне неоднозначной и весьма сложной роли, которую играет он в деле существования человеческой расы.

Но каждый половой акт морален или аморален по тем же законам морали, которые определяют природу любого человеческого поступка; все же прочие кодексы сексуальных обычаев представляют собой всего лишь простые обряды, местного и преходящего значения. Подобных кодексов больше, чем у собаки блох, общее в них только то, что они установлены традицией. Помню общество, где копулировать в уединении считалось непристойным, а на публике — что ж, дело обычное. Сам же я вырос среди людей, у которых все было наоборот — и тоже освящено традицией. Не знаю, какой путь труднее, только хочется, чтобы традиция перестала хитрить: игнорировать подобные обычаи небезопасно, все равно, что самому лезть под пулю.

Я отказал Ллите не из моральных соображений, а следуя собственным сексуальным привычкам, выработанным через синяки и шишки за много столетий. Никогда не спи с женщиной, которая от тебя зависит, если ты не женат на ней и не собираешься жениться. Это аморальное правило может быть изменено в зависимости от обстоятельств, но неприменимо к женщинам, от меня не зависящим, — это совершенно другой случай. Но настоящее правило является мерой безопасности, пригодной во многих ситуациях и обстоятельствах в рамках широко меняющихся обычаев, предпринимаемой ради собственной безопасности, поскольку в отличие от той дамы из Бостона, о которой я тебе рассказывал, многие женщины рассматривают половой акт как формальное предложение руки.

Я позволил стечению обстоятельств сделать Ллиту на какое-то время зависимой от меня, но не намеревался ухудшать положение дел женитьбой, на это идти не следовало. Минерва, долгожители не должны жениться на эфемерах, это плохо и для эфемера, и для долгожителя.

Тем не менее, если ты подобрал бездомную кошку и накормил ее, то выбросить не имеешь права. Благополучие этой кошки становится для тебя важным, даже если расстаться с ней ничего не стоит. Купив этих ребят, я не мог избавиться от них простым возложением рук. Нужно было позаботиться об их будущем: ведь они сами не могли этого сделать. Бездомные котята.

На следующее утро,