Джон и Дэйв и Храм Кс'аль'наа''тхутхутху - Дэвид Вонг

конце помещения – это была будка, из крыши которой выходили трубы; видимо, там находились вентили для регулировки воды и лопаты для уборки индюшачьего дерьма. В глубину будка была не больше пяти футов.

Однако когда человек-индюк рванул дверь, за ней показалось обширное тёмное помещение, где просматривались контуры крупных механизмов. Монстр бросил туда труп Фрэнки и захлопнул дверь.

Он развернулся к нам. Две индейки на месте «ступней» истёрлись в розовое месиво из перьев и мяса.

Существо направилось к нам. Мы бросились прочь. Фальконер тоже.

Мы неслись через всё здание, распинывая индеек, пока не выбежали из пролома от моего «Бронко». Мы почти догнали Фальконера, когда он нырнул через капот Джонова «Кадди». Он выглянул из-за угла, целясь из автоматического пистолета. Мы с Джоном плюхнулись позади него.

Человек-индюк настиг нас у укрытия и пробежал мимо. Он пересёк лужайку, пересёк заросшее сорняком поле и убежал в лес, чтобы начать новую жизнь. Больше мы его никогда не видели.

Мы ещё довольно долго прятались за «Кадди», и никто не знал, что сказать. Наконец Фальконер встал и молча направился обратно в постройку. Когда мы с Джоном вошли внутрь, там были уже трое рабочих, наблюдавших за нами с другого конца помещения. Фальконер подошёл к двери, в которую существо забросило труп Фрэнки. Он распахнул её и увидел…

Лопаты – в небольшом чулане, где едва бы хватило места для одного человека. И одни вилы. Зачем им здесь вилы? Я представил, как на них насаживают индеек и в таком виде передают покупателям.

Я неуверенно проговорил:

– Ты же видел, что там внутри, детектив? Когда он открыл дверь?

Он не ответил. Ответил Джон:

– Там была целая комната. Тёмная, как подвал.

И снова детектив промолчал.

Джон продолжил:

– Тебе, наверное, интересно, как они это делают. Мы с Дэйвом уже давно их изучаем, и наша теория в том, что они пользуются магией.

– Ты видел, как раздулся труп Фрэнки? – спросил я.

Фальконер сделал движение, похожее на кивок.

– И они явно очень хотели его вернуть, так?

Фальконер прочистил горло и спросил:

– Что за «они»?

– Не знаю. Но кто это ни был – все животные ведь защищают своих детёнышей. Согласен, детектив?

– Что, простите?

– Я думаю, то существо у Фрэнки во рту отложило яйца. Целую кладку.

Он повернулся ко мне:

– Я ни хрена не видел у него во рту.

Вдали послышались сирены. Видимо, во время погони Фальконер вызвал подкрепление.

– Да ладно, тебе, детектив. Детектируй. Собери все факты и сделай вывод.

– Заткнись. Заткнись и дай мне подумать.

Джон зажёг сигарету и сказал:

– Позволь мне рассказать всё, как есть, детектив. Когда я был маленьким, лет пятнадцать, папа привёл меня сюда. Именно вот в это место, на ферму «Фезерболл». Кажется, была середина лета. Папаша был пьян, потому что был четверг. И вот среди ночи мы приезжаем сюда: я, папаша и его дружбан.

Джон выпустил клуб дыма. Он почесал шею рукой, державшей сигарету.

– Мы припарковались вон там, не у этого здания, а у следующего. Мы пробрались внутрь, где нас встретили двадцать тысяч индеек. Ну, то есть, мы реально были как человеческий островок в индюшачьем океане. Когда скрипнула дверь, каждая голова в сарае повернулась в нашу сторону. Наверное, они подумали, что сейчас будет кормёжка. И вот мы заходим туда – я и папаша, а Том, папин друг, остался в своём «Камаро» – наверное, стоял на стрёме. Короче, папаша достаёт обрез бейсбольной биты – он всегда носит его с собой для барных драк. Папа аккуратно протискивается среди индюков с битой на плече и выискивает самого жирного. А эти индюки – они и понятия не имеют, что сейчас будет, понимаешь? Папаша замахивается битой и бьёт индюка по голове. Тот сразу же падает замертво. Он берёт его за ноги и даёт мне. Я едва могу его поднять – в нём фунтов пятьдесят. Папа выбегает из сарая, а я тяну за собой тушу, и её обмякшая голова тащится и бьётся о землю. Мы запрыгиваем в машину и даём по газам, а я сижу на заднем сиденье с этой тёплой, пахучей индюшачьей тушкой. Мы едем в лесок недалеко от папашиного дома у реки, к югу от города. Папаша разжигает костёр и достаёт свой здоровый складной нож. Он разделывает индюка, сдирает с него эту склизкую, всю в крови, шкуру с перьями. Потом он вытаскивает кишки и оставляет их в куче на земле. Потом нанизывает индюка на острую палку, как в ларьках с курами гриль. И просто оставляет его готовиться над костром. Мы сидели у огня, рассказывали друг другу страшилки, отрывали себе куски индейки голыми руками и запивали пивом «Пабст Блю Риббон» из походного холодильника. И вот, что я скажу тебе, детектив: это была самая вкусная индейка в моей жизни.

Я взглянул на Джона. Фальконер по-прежнему смотрел в пустоту перед собой.

Я спросил:

– К чему вся эта хрень?

– Я хотел сказать, что у моего папаши были нелады с головой. И что обычно самое вкусное мясо – это то, которое ты убил собственными руками. А ещё, что иногда в этом городе люди превращаются в монстров. С помощью магии.

– Нужно найти тело Фрэнки, – сказал я.

Фальконер не ответил. Машины с сиренами подъехали к зданию.

Джон выпустил очередную струю дыма и сказал:

– Ладно, вот что мы скажем копам…

3

Два часа спустя я стоял за прилавком видеопроката, пытаясь отковырять ногтями от DVD-диска противокражную магнитную этикетку. У меня распухла губа, на плече была повязка, под глазом – лейкопластырь, и каждый вдох отдавался болью в рёбрах. От меня воняло индюками.

Я бы отпросился, но я уже истратил все больничные в году и до января не мог брать отгулы. Я часто беру больничные: в основном это самопровозглашённые дни психического здоровья. То есть дни, когда я просыпаюсь в таком настроении, что готов наброситься на любого, кто спросит, когда нужно возвращать диски с двухдневным прокатом – в среду или четверг.

Я работал в «Уолли Види-О!» уже пять лет, из них два в качестве менеджера. Я пришёл к ним сразу после того, как меня вышвырнули из колледжа. Помню, кто-то рассказывал, что Квентина Тарантино открыли, когда тот работал в видеомагазине, и, кажется, я устроился сюда именно с