Тайна нуля - Алмаз Эрнисов

– Это по земным часам, Федор Нилыч. А по нашим звездолетным – несколько минут, – разъяснил Галлей.

– Это он верно прикидывает, – поддержал его Крылов. – Ежели Эйнштейн прав, конечно.

– А если бы он был не прав, с нами ничего не случилось бы – быстро ответил Галлей.

– Может, и впрямь от этой теории относительности нам хоть кое-какая польза будет, – пробурчал штурман. – Спасателям год разгона понадобится. А у нас?

– Оторвавшись от энергоисточника, мы пока не можем точно вычислить наш «масштаб времени». И это меня беспокоит.

– Почему? – спросил Крылов.

– Догадываются ли на Земле, что наши сигналы будут чрезвычайно растянуты во времени? Их можно и не заметить.

– Ну и загибаешь ты, Вася, с масштабом времени. Я, пожалуй, для его сокращения всхрапну.

И штурман действительно уснул.

Командир не спал и чутко прислушивался к тревожным вздохам Галлея, пока и дыхание Васи не стало ровным.

Крылов думал о далекой Земле, о рыженькой дочурке Наде, увлекавшейся математикой и планеризмом, о жене Наташе, сдержанной и гордой, никогда не говорившей мужу, что он покидает ее. И Надю она не останавливала в ее причудах.

– Командир! – послышался рядом голос проснувшегося Галлея. – Мне приснилось, что она прилетела за нами.

– Кто? Надя моя? – невольно вырвалось у Крылова.

– Нет, что вы! Кассиопея.

– Ну, она, брат, не полетит. Это тебе взамен кошмара привиделось. Посмотри лучше, как штурман спит, и последуй его примеру.

– Я постараюсь, – пообещал Галлей, поудобнее устраиваясь под ремнями на койке.

Крылов еще долго смотрел в широкий иллюминатор, за которым ярко и мертвенно горели чужие созвездия.

ЛЮБОВЬ И ДОЛГ

Казалось, два великана и мальчик между ними идут от Дворца науки по усыпанной песком дороге мимо нарядных цветников и фонтанов.

Сначала они шли молча. Наконец Бережной сказал:

– Ну, хлопцы, кажется, все ясно.

– Ясновидцы не требуются, – отозвался Никита Вязов.

– А ты как, парень? – обратился командир к американскому звездолетчику Генри Гри, третьему члену экипажа спасательного корабля.

Генри Гри неожиданно попросил:

– Бережной, если можно, отпусти Никиту и останься до следующего рейса звездолета со мной. Мне нужно с тобой поговорить.

Бережной удивленно посмотрел на американца.

– Чудно, парень! Ну, ладно! У каждого своя боль. Ну что ж, Никита, лети пока один. А мы с Генри потолкуем о его делах или сомнениях.

– Сомнениях – нет. Бережной. А потому прежде, чем Никита улетит, дадим общую клятву в том, что долг для нас будет дороже жизни.

– Добре! Это ты славно, парень, сообразил. Давайте, други, руки.

Перед затейливой бронзовой калиткой у выхода из городка науки звездолетчики остановились и, соединив в пожатии левые руки и подняв правые, как в салюте, замерли на мгновение.

– Клянусь! – выждав мгновение, первым произнес Бережной. – Клянусь выполнить свой долг!

– Клянусь! – пробасил за ним Вязов.

– Клянусь жизнью! – произнес американец.

Бережной пристально посмотрел на него, потом повернулся к Вязову:

– Никита, береги мать. Слова поосторожней подбирай. Про войны напомни.

– Это она сама вспомнит, – отозвался Никита и, попрощавшись, пошел к площадке взлетолета.

Бережной посмотрел на Генри Гри.

– Давай спустимся на берег Москвы-реки. У вас там в Америке всяких чудес полно, но такой подмосковной красоты не сыскать.

– Для этого надо ехать в Канаду. Там встречаются места, похожие на Россию.

Они спускались к воде по крутой тропинке, ни словом не упомянув о том, что расстаются с Землей своего времени навсегда.

Когда Никита подходил к подъезду, откуда мать обычно провожала его взглядом, сердце его билось учащенно. Как сказать ей, что он улетает насовсем?..

Легко взбежав по ступеням, открыл незапертую, как всегда, дверь и застыл от неожиданности.

В большой комнате перед видеоэкраном сидели Елена Михайловна и… Надя.

Они поднялись при его появлении. Елена Михайловна с горечью посмотрела на сына.

– Слышали? – спросил Никита, кивнув на экран.

– Слышали, – сдавленным голосом ответила Елена Михайловна. – Надя мне все объяснила.

– Что объяснила?

– Про масштаб времени, которое для тебя сожмется, как она мне показала на наших старых часах. Мы с ней как бы на конце стрелки останемся, а ты в самый центр вращения улетишь, и время твое не дугой, как у нас, а точкой можно изобразить.

– Хочешь сказать, время остановится?

– Да. У тебя, а не у нас, – еле слышно прошептала Елена Михайловна, обнимая сына и беззвучно плача.

Он рассеянно гладил ее.

Наде показалось, что время действительно остановилось для них. Но куранты старинных часов вдруг начали бить звонко и долго.

Наконец мать отпустила сына и, вытирая слезы дрожащими пальцами, с усилием спросила:

– Тебя где-то задержали?

– Нет. Я сюда прямо из Академии наук. Правда, в пути на минутку остановились, чтобы дать клятву друг другу.

– Какую клятву, сынок? – с нежностью спросила Елена Михаиловна.

– Клятву выполнить долг, мама.

– А я вот слышала, что ты до того еще кое-кому слово давал, – и она взглянула снизу вверх в лицо сына.

– Слово? – насторожился Никита.

– Будто обещал не улетать, если при жизни нашей тебе возврата не будет.

Никита отрицательно покачал головой.

– Не совсем так, мама. Боюсь, Наде показалось, что я дал ей слово, я не мог его дать. Это был бы не я.

– Это был бы не ты! – упавшим голосом подтвердила Елена Михайловна. – Я ушам своим не поверила.

– Да, да! – снова вступила Надя. – Это я вынуждала его к этому, и мне показалось, что он дал его. Наверное, я ошиблась. Но теперь все равно! Потому что… потому что… я возвращаю ему слово, даже не данное мне. Нельзя обрести собственное счастье такой ценой. – И она замолчала, потом сквозь слезы добавила: – Ценой предательства… ценой жизни папы и его спутника… ради себя. Мне не было бы места на Земле.

– А матери что скажешь? – спросила Елена Михайловна. – Ты ей слова не давал.

– Бережной просил тебя про войну вспомнить.

– Не могу я об этом вспоминать! Не могу!

– Почему, мама?

– О тебе думая, никогда о ней не забывала, матерью воина себя ощущала, хотя идешь ты спасать человеческие жизни, а не отнимать их.

Никита тяжело опустился на стул, застыв в напряженной позе.

– Я хочу, чтобы вы меня поняли, – наконец сказал он. – Как мне благодарить вас обеих за это? Я подозревал, что есть он, этот проклятый «парадокс времени», но все теплилась где-то надежда на четыре года разлуки… только на четыре года… Но радиограмма из другого времени, принятая в Гималаях, все решила. – И он замолчал.

Слышнее стало тиканье старинных часов.

Елена Михайловна задумчиво произнесла:

– В Гималаях?