журнал "ПРОЗА СИБИРИ" №1 1995 г. - Владислав Крапивин

...Уну-Амон, торговец, отправленный Хирхором, верховным жрецом отца богов Амона, в Финикию закупать лес для закладки новой священной барки, с отвращением пил горькое кипрское пиво и время от времени молитвенно складывал руки на груди, при этом его круглая, . коротко стриженная голова непроизвольно дергалась — следствие раны, полученной в стычке с разбойниками где-то под Танисом. Сирийское море набегало на плоские песчаные берега, занимало все окна деревянного дворца и весь горизонт, нагоняло тоску своим смутным немолчным гулом.

Уну-Амон, торговец, доверенный человек Хирхора, был пьян. „Я брожу по улицам, от меня несет пивом, — горько думал он. — Запах пива отдаляет от меня людей и отдает мою душу на погибель. Я подобен сломанному рулю, наосу без бога, дому без хлеба и с шатающейся стеной. Люди бегут от меня, мой вид наносит им раны. Удались от пива, несчастный Уну-Амон, забудь про горький напиток тилку!..."

Так он думал, пил пиво и клял судьбу.

„Я научился страдать, — клял он судьбу. — Я научился петь под флейту и под аккомпанемент гуслей. Я научился сидеть с девицами, умащенный, с гирляндой на шее. Я колочу себя по жирному животу, переваливаюсь, как гусь, а потом падаю в грязь... “

Уну-Амон страдал.

Снабженный идолом Амона путевого и верительными грамотами к Смендесу, захватившему власть над севером Египта и назвавшемуся гордо Несубанебдедом, Уну-Амон давно не имел ни указанных грамот, ни идола. Египет, ввергнутый в смуту, пугал его. Разбойники на море и разбойники на суше пугали его. Пугали мор, болезни, пустыни, внезапные смерчи над тихими островами и водяные столбы, разрущающиеся над прибрежными скалами.

Поставив перед собой тяжелую шкатулку, отнятую у какого-то филистимлянина из Дора вместе с мешком серебра, Уну-Амон громко заплакал. Буря прибила его корабль к Кипру. Уну-Амона хотели убить. Он с трудом нашел в свите царицы Хатибы человека, понимающего речь египтян. „Вот, царица, — сказал через этого человека Уну-Амон, — я слышал в Фивах, граде Амона, что все всегда творят на свете неправду, только на Крите — нет. Но теперь я вижу, на Крите неправда тоже творится ежедневно, а может и ежечасно...“

Удивленная царица Хатиба сказала: „Расскажи".

Уну-Амос рассказал.

Хирхор, верховный жрец отца богов Амона, отправил его в Финикию, Он, Уну-Амон, снабженный идолом Амона путевого и верительными грамотами, был хорошо принят Смендесом, назвавшимся Несубанебдедом, и в Танисе сел на корабль, чтобы плыть в Дор, где осели филистимляне Джаккара. Здесь царь Бадиль совсем хорошо npuusui Уну-Амона, но несчастного египтянина обокрал собственный матрос — он унес деньги, предназначенные для путешествия, и унес деньги, доверенные Уну-Амону для передачи в Сирии. В отчаянии Уну-Амон пожаловался царю Бадилю, но не получил никакой помощи, ибо вором был его человек, а не туземец. Уну-Амон, плача, уехал в Тир, а затем в Библ На свое счастье он встретил в пути некоего филистимлянина из Дора и, восстанавливая справедливость, творя то, что подсказал ему сердечно наставляющий его великий Амой, отнял у филистимлянина мешок с тридцатью сиклями серебра, оправдывая себя тем, что у него в Доре украли столько же. Царь Библа Закарбаал, узнав о появлении египтянина, заставил Уну-Амона девятнадцать дней сидеть на корабле в гавани, не пускал его на берег и даже ежедневно посылал приказания удалиться, Но на двадцатый день, когда Закарбаал приносил жертвы своим богам, одно справедливое божество схватило главного помощника царя Закарбаала и заставило его плясать, выкрикивая при этом: „Пусть приведут Уну-Амона! Пусть приведут египтянина Уну-Амона! Пусть предстанет перед царем Библа посланник отца богов бога Амона!"

Уну-Амона доставили к царю.

Царь Закарбаал сидел в верхней комнате деревянного дворца, спиной к окну, так что за его спиной разбивались нескончаемые, как жизнь, волны Сирийского моря. „Я прибыл за лесом для закладки новой священной барки Амона-Ра, отца богов, — сказал Уну-Амон. — Твой отец давал фараонам лес, твой дед давал, и ты дашь.“

Царь Закарбаал усмехнулся. Он сказал: „Это верно, мой отец давал фараонам лес, и мой дед давал. По фараоны всегда платили за лес, так сказано в книгах. Писцы говорят, фараоны всегда платили за лес..."

Царь Закарбаал усмехнулся и добавил: „Если бы царь Египта был и моим царем, он бы не стал посылать серебро, не стал посылать золото, он бы просто сказал — выполняй повеления великого Амона! Я не слуга тебе, как не слуга тому, кто тебя послал. Стоит мне закричать к Ливану и небо откроется и бревна будут лежать на берегу моря. Но писцы говорят: фараоны платят за лес. Разве не так, жалкий червь?"

„Ты заставил девятнадцать дней ждать на рейде самого Амона-Ра, царя и отца богов, — смиренно, но твердо ответил Уну-Амон. — Я дам тебе серебро, я дам тебе ценности, которые придутся тебе по вкусу, но прикажи рубить лес..."

И добавил негромко: „Лев свое возьмет..."

Царь Закарбаал долго думал, потом кивнул. Он взял египетское золото, взял серебро, запасы полотна и папируса и приказал грузить корабль египтянина лесом. Правда, на прощание он сказал: „Не испытывай, жалкий червь, еще раз ужасов моря. Если ты еще раз попадешь в Библ, я поступлю с тобой так, как поступил с послами фараона Рамсеса, которые провели здесь семнадцать лет и умерли в одиночестве".

И спросил: „Показать тебе их могилы?"

Уну-Амон отказался. Он сказал: „Лучше поставь памятную доску о своих заслугах перед Амоном. Пусть последующие послы из Египта чтут твое имя, и пусть сам ты всегда можешь получить воду на Западе, подобно богам, находящимся там."

Уну-Амон простился с Закарбаалом и собрался отчалить, но в этот момент в гавань вошли корабли джаккарцев, решивших задержать египтянина. Уну-Амон стал плакать. Увидев его слезы, секретарь царя Закарбаала спросил: „В чем дело?" И Уну-Амон ответил: „Видишь птиц, которые дважды спускаются к Египту? Они всегда достигают цели, а я сколько времени должен сидеть в Библе покинутым? Эти люди на кораблях пришли обидеть меня".

Утешая Уну-Амоиа, царь Библа послал ему два сосуда с вином, барана и египтянку Тентнут, которая пела у него при дворе. „Ешь, пей и не унывай“, — передал он Уну-Амону и корабль египтянина, наконец, отчалил. Джаккарцы его не преследовали, зато буря пригнала корабль к Кипру.

Поставив перед собой шкатулку, найденную в мешке ограбленного им филистимлянина, Уну-Амон пьяно заплакал и медленно опустил палец на некий алый кружок, единственное украшение странной металлической шкатулки, не имеющей никаких внешних замков или запоров. Шкатулка поблескивала как медная, но была