Дайте мне меч, и я переверну мир! Том 4 - Стас Кузнецов

Живностью пришлось заняться мне, так как соколиное зрение позволяло мне хорошо её выследить. Было капец как противно, особенно с крысой, но чего не сделаешь ради благого дела. Справился я быстро.

Фил тоже скоренько притащил какую-то фиолетовую траву. А вот Томаш долго не возвращался — ему нужно было достать три боровика. Мы с Филом, помня о хищных нравах местных грибов, пошли его искать.

И не прогадали, грибы уже поймали Томаша в сетку грибницы и собирались откушать его на полдник. Я поджарил наглых тварей и мы, добыв грибы, вернулись к Венди.

Венди была похожа на маленькую ведьмочку. Помешивая своё снадобье в котле, который был в несколько раз больше её самой, она довольно улыбалась. Из котла шёл отвратительный запах, мертвых носков, забытых под диваном.

— Венди, а нельзя, чтобы зелье пахло как-то не так богомерзко? — поинтересовался я, зажимая нос.

— Я об этом позабочусь, сокол,– успокоила меня Венди. — В конце добавлю обман-траву и зелье будет пахнуть араком.

День между тем неудержимо таял и приближался к вечеру. Нам нужно было поторапливаться.

Венди закончила, мы перелили зелье в литровые бутылки. Всего вышло пятнадцать пузырей. Всем должно было хватить.

Томаш поколдовал над нашими образами. Лица у нас стали смуглыми, глаза темными, а волосы каштановыми. Только у Фила как не старался Томаш, волосы остались ярко рыжими и упрямо не сходили веснушки с лица. Томаш плюнул и накрутил Филу на голову тюрбан. Венди смерила нас оценивающим взглядом и нашла результат удовлетворительным. Саму её зачаровали в мальчика мрота.

Как говориться в сказках, долго ли коротко пришли мы наконец-то к мротскому лагерю. Стали видны пестрые шатры, гомон, позвякивание цепей, запах костров и фырканье верблюдов.

Однако зайти нам в лагерь не дали. На пути возник здоровый такой мрот, похожий на быка, сходство добавляло золотое кольцо в носу и туповатый, свирепый взгляд.

— Вы чьими будете, не помню таких? — прорычал мрот.

Очевидно, при первом же столкновении с реальностью мой идеальный план дал серьезную течь. Я абсолютно ничего не знал про мротов, ни про их жизнь, ни про нравы и обычаи.

— А мы с табора, что обитает к северо-западу в Веросити, — вдруг быстро нашелся Фил. — Возвращаемся на родину в великий Урук.

— Из Веросите, говоришь, ну назови кого оттуда? — почесывая бороду, здоровым тесаком велел, быкообразный.

— Да, хоть бы Лаура за нас могла б поручиться, — на этот раз вовремя вспомнил я мротку, которая помогала нам оберегать Киру.

— Не знаю такой, — отрезал мрот.

— Ну и зря, — нагло возразил я.

— А что хотели-то? — полюбопытствовал мрот, умудряясь концом тесака вытаскивать грязь из-под ногтей.

— Мы хотели засвидетельствовать своё уважение и распить арак вместе с земляками, — я продемонстрировал корзину с алкоголем, мрот жадно глянул на бутылки с араком и отвел взгляд. — Расспросить у знающих людей, как у нас на родине житие бытие. Давно не бывали в великом Уруке, среди чужеземцев одичали.

— Оно и видно, — сердито хмыкнул быкообразный. — Не до вас нам, идите дальше свое дорогой…

— Мади, где тебя носит⁈ — раздался капризный тягучий голос.

Из-за спины быкообразного мрота появился тонкий парень чуть постарше нас. Передвигался он очень быстро и бесшумно. Разодет был, точно красна девка, в цветастые шелка. В одном ухе большая серьга в виде серпа. Но больше всего поражал его глаза огромные абсолютно черные, они казалось погружают тебя в какую-то беспросветную тьму. Не по себе от этого взгляда делалось.

— Кто это такие? — требовательно спросил парень у Мади, словно мы не были достойны даже его вопроса.

— Да вот пришлые из Веросити, господин Латиф, хотят нас араком угостить. Знают какую-то Лауру, — отрапортовал Мади.

— Лауру, — поморщился Латиф. — Как же довелось её как-то видеть. Всё требовала рабство отменить. Если Господин это сносил, то госпожа Закира после смерти мужа терпеть эти разговоры не стала. Выпроводила Лауру и прочих смутьянов подальше из Урука…

— Она всегда слишком много на себя берет, — поддержал тон Латифа Томаш.

— Верно-верно, — Латиф снова смерил нас быстрым взглядом и, наконец-то решившись, позвал. — Пойдемте ко мне в шатер, расскажите мне про житие этих дикарей в городах. Пока мы бываем только в деревнях. Мудрейшая Закира велит сторониться крупных сражений, а значит и городов до поры до времени.

Мы шли по лагерю. От увиденного во мне стала закипать ярость, а сердце сжималось от жалости. Эти твари посадили на кол троих мужчин. Мужчины были ещё живы, но что называется на последнем издыхании. У меня руки чесались снять их и вылечить.

Отовсюду слышался детский плач, женские крики, свистели плети. Я, сжав кулаки и глядя под ноги, едва себя сдерживал.

Этот хмырь Латиф, кажется, рассчитывал вылакать весь наш арак. Нам же нужно было, чтобы араком угостился весь этот проклятый лагерь мротов. Поэтому у богатого шатра Латифа, я сунул половину бутылок Мади.

— Угости ребят, — по-свойски подмигнул ему я.

— Будет сделано, — расплылся в улыбке Мади.

Я отодвинул полог шатра и шагнул внутрь. Убранству шатра позавидовал бы мой родовой замок в Веросити. Ковры, золотые подсвечники, хрустальные бокалы.

Но моё внимание приковало нечто странное, не вписывающееся в эту обстановку. Чуть ли не посредине стоял какой-то большой предмет, накрытый черной материей.

Заметив мое любопытство, Латиф довольно потер руки.

— Хочешь посмотреть на мою птичку? — поинтересовался Латиф. — Эта добыча будет нашей госпоже Закире очень по душе.

С этими словами Латиф сдернул черную ткань. На миг мы все ослепли. В золоченной клетке сидела птичка размером с голубку. От ее белоснежных перьев исходило золотое свечение. Глаза смотрели так осознанно, так по-человечески, вот только глаз у птицы был только один. На месте второго зияла кровавая дыра. Птица была изувечена: крыло неестественно выгнуто, её прекрасные белые перья, где-то выщипанные, обагряли кровоподтеки. Было удивительно, как в бедняжке ещё теплиться жизнь.

— Она не хочет покориться своей судьбе, за что и будет страдать, — высокопарно изрек Латиф.

С этими словами Латиф схватил заостренный прут и стал тыкать им в птицу. Раздался душераздирающий плач. Руки чесались врезать этому мроту по харе. Но я сдерживал себя из последних сил.