Проект: Граф Брюс 2 - Виталий Сергеевич Останин

Барон Дерябин изобразил на лице понимание.

— Конечно, Роман Александрович.

И тоже — ни капли гнева или разочарования. И уж тем более спеси, в которой его Настя заочно обвиняла.

А вот отец Настасьи Филипповны, купец Строев, стоял, как оплёванный. Рот то открывал, то закрывал, а слова ни одного так и не вымолвил. Шокировало его сообщение дочери, нечего сказать. Да ещё и неприятно, должно быть, когда из разговора исключают, будто ты не человек, а предмет. Но тут уж я ничего поделать не мог. Сам, умник, притащил сюда своего покровителя из дворян, сам вывел встречу на этот уровень. Так что пущай терпит

— Уроки, — напомнила лиса, всё это время наблюдавшая за сценой с небольшого отдаления. — Три минуты.

— Простите, господа, но нам пора! — тут же подорвался я и потащил за собой Настю. Повод железобетонный, я хоть и граф, но школьник.

— Был рад знакомству! — Дерябин протянул руку. — Надеюсь, никаких обид?

— Что вы, Фёдор Андреевич, — уже на бегу я ответил на рукопожатие. — Взаимно!

Причём, последнюю фразу искренне сказал. Барон мне понравился. Сам по себе приятный человек, несмотря на слащавую внешность, и даже в такой ситуации смог сохранить достоинство и не полезть в бутылку. А Строева про его род говорила, мол, заносчивые всё. Ну, не знаю, не знаю.

С Настей говорить не хотелось. Ни сейчас, ни после уроков. Больше всего хотелось девчонку придушить. А ещё лучше — отправить её обратно к отцу, и пусть своему суженому хоть женой, хоть наложницей становится. Тоже мне — переговорщика! Надо же ляпнуть такое, да ещё и при совершенно левых свидетелях! Отрезать пути к отступлению!

«А в самом деле, почему бы и нет? — мелькнула такая мысль в финале размышлений. — Может это и выход? Она меня откровенно подставила, сказала то, что не являлось моим решением, но выдав свои слова за него. Это можно рассматривать, как нарушение вассального договора. Который даёт мне право расторгнуть его в одностороннем порядке. Даже свинячить не буду — отдам ссуду с процентами, чай не зверь! И пусть делает что хочет!»

Удивительно, но даже тот факт, что таким образом я разрушу девушке жизнь и мечты, меня нисколько не трогал. Вот ведь разозлила, коза!

На первом этаже Строева пыталась меня остановить, чтобы поговорить и объясниться, но я ответил взмахом руки и фразой: «Потом». И так едва успели до звонка.

До первого перерыва в занятиях мы с ней так и не общались. А потом не смогли. Сразу после звонка, стоило только выйти из класса, меня окружило сразу несколько парней. Всё уже хорошо знакомые — наша школьная команда по киле. Чуть ли не в полном составе. Будто подкарауливали…

— Брюс, красавчик! — вот от кого-кого, а от Алалыкина я таких слов не ожидал. Благодаря совместным тренировкам наши отношения перешли от категории враждебных до приятельских с лёгкой прохладцей. Но чтобы до такой степени? — Нагнул-таки строптивицу! Правильно, мещане должны знать своё место!

Остальные ребята поддержали это высказывание солидарным рёвом и словно селевой поток потащили меня прочь от класса — выведывать пикантные подробности. Мне осталось только покориться стихии.

В общем, они действительно меня поджидали специально. Каким-то образом, несмотря на идущие занятия, школьное сарафанное радио умудрилось раззвенеть новость про то, что Строева моя наложница по всем старшим классам. Может, и по младшим тоже, но им, по понятным причинам, было пофиг.

Мужская часть, конечно же, приняла мою сторону даже не задумываясь о том, насколько это всё правда. Попытки объяснить, что всё не так просто, ни к чему не привели. Один только Илья Журавлёв, как самый рассудительный, уточнил, как я это заимел наложницу до женитьбы. Вопреки правилам.

— Ой, ну чего ты такой зануда, Илюх! — Алалыкин, хотя сам раньше Настю домогался с теми же целями, был, похоже, рад за меня больше всех. — Кому нужен этот формализм? Пока — так, а как супругу в дом введёт, тогда уже Строевой статус и объявит. Думаешь церковь за этим так уж пристально следит?

«И правда, — мелькнула мысль в ответ на это высказывание. — А чего я кобенюсь-то? Девчонка сама готова в постель прыгнуть, так чего ей мешать?»

Я её оценил, как подленькую и прогнал. И вовсе не в осуждении церкви Спасителя дело. Просто использовать девушку, оказавшуюся в сложной ситуации, было бы с моей стороны совершенно бесчестно. Она ведь ясно сказала, что согласна на такое только с учётом статуса наложницы.

Как выяснилось чуть позже, женская часть старших классов позицию мужской не разделяла. В смысле, не радовались за меня или Настю, которая «так удачно устроила своё будущее» — это, кстати, опять Алалыкина слова. Складывалось впечатление, что девчонки между собой обсуждали совсем другую историю, не ту, которая на самом деле произошла. В их версии событий я, не иначе, обманом выкрал девицу Строеву из родного дома, снасильничал, а потом поставил отца несчастной перед простым фактом. Либо его дочь становится моей наложницей, либо я ославлю её доброе имя.

По крайней мере, смотрели на меня девчонки именно, как на злодея. Когда я вошёл с перемены в класс, то меня окатили таким ледяным презрением, что я даже поёжился от холода.

Самые пронзительные лучи абсолютного нуля шли, как ни удивительно, от Златы Зенбулатовой и её свиты. Которые, видимо, из женской солидарности, моментально сделались подругами с соперницей. Несколько девчонок, словно курицы, собрались вокруг поникшей Строевой и шептали ей слова утешения, а на меня бросали злобные взгляды.

Даже Ринко была среди них!

Это ещё повезло, что высказать мне никто ничего не успел, так как прозвенел звонок и в класс вошёл учитель. Лиса тут же оказалась за нашим общим столом, но с таким видом, будто ничего не произошло. Предательница! Она же была на стоянке! Знала, что произошло!

Остаток дня прошёл будто в тумане. Почему-то ситуация с Настей выбила из меня душевное спокойствие. Казалось бы — что мне за дело, какую фигню придумали себе старшеклассницы? Но — цепляло. Настолько, что хотелось объясниться, доказать, что я ни в чём не виноват. Ужас, сколько на борьбу с этим желанием сил уходило. Даже рот боялся лишний раз раскрыть, чтобы не ляпнуть чего-нибудь.

Слова учителей и других учеников звучали глухо, словно бы фоном. Выдаваемый на уроках материал влетал в одно