Ювелиръ. 1807 - Виктор Гросов

— Ну, — пробасил он, почесав в затылке. — Если уж сам Нартов… Попробуем. Но если твоя машина развалится, парень, пеняй на себя.

Работа над «телом» станка шла полным ходом. Дубовая станина была собрана, маховик установлен, механики с верфей, Федор и Степан, под моим неусыпным контролем собирали сложную систему передач. Но все это было лишь подготовкой к главному. К созданию «сердца» машины — режущего диска.

Согласно моим расчетам, он должен был быть из чистой, прокатанной меди, толщиной не более двух миллиметров и идеально ровным. Малейшее биение, малейший изгиб на высоких оборотах превратили бы его в смертоносный снаряд.

Я подошел к Федору.

— Федор, нужен диск. Вот чертеж. Главное условие — идеальная плоскостность. Никаких допусков. Абсолютный ноль.

— Медный блин, значит, — пробасил он. — К обеду будет тебе твой блин.

Я хотел было остановить его, объяснить всю сложность, но решил, что наглядный провал будет убедительнее любых слов.

Через несколько часов они с гордым видом принесли мне диск. На первый взгляд, он был идеален. Блестящий, ровный. Я молча положил его на поверочную плиту из полированного гранита. Диск качнулся. Между медью и камнем был зазор, в который мог пролезть ноготь.

— Он кривой, — констатировал я.

— Да где ж он кривой⁈ — вспылил Федор. — Мы его на плите правили, ровнее не бывает!

— Проблема не в кривизне, которую видит глаз, — я взял лупу и протянул ему. — Посмотрите на структуру металла.

Я руководил их следующей попыткой лично. Мы пробовали отжигать медь в печи, чтобы снять внутреннее напряжение, но при остывании тонкий лист вело винтом. Мы пытались прокатывать его «на холодную», но тогда металл получал наклеп — становился твердым, но хрупким и напряженным, как взведенная пружина. Любая последующая обработка приводила к деформации.

Два дня мы бились над этой задачей. Мы испортили три дорогих медных листа. Механики были в ярости. Их профессиональная гордость была задета. Они, лучшие мастера Адмиралтейства, не могли сделать простой «медный блин». Оболенский, заходя в мастерскую, видел гору испорченного металла и мрачные лица.

Вечером Федор не выдержал. Он с грохотом бросил молоток на наковальню.

— Все, князь! Хватит! — заорал он, обращаясь к Оболенскому. — Мы перевели кучу дорогой меди, а толку ноль! Его бумажки не работают! В реальном мире металл так себя не ведет!

Я был в тупике. Мои знания из будущего наткнулись на практические ограничения технологий этого времени. Я знал, в чем проблема. Но не видел, как ее решить их инструментами. Я впервые за долгое время почувствовал себя самозванцем.

Я отошел от них и посмотрел в окно. Во дворе плотники, закончившие работу над станиной, выпрямляли паром и прессовали изогнутую дубовую доску. Они не пытались ее «отжечь» или «прокатать». Они медленно, постепенно меняли ее внутреннюю структуру.

И в этот момент, на грани полного провала, меня осенило. Нестандартное, асимметричное решение.

Я вернулся к верстаку.

— Вы правы, Федор. Ваши методы не работают. И мои — тоже. Потому что мы пытаемся бороться с напряжением в металле. А его не нужно убирать. Его нужно упорядочить.

Механики уставились на меня, как на сумасшедшего.

— Что, если мы не будем его отжигать? — я взял в руки последний, четвертый, медный лист. — Мы прокатаем его «на холодную», получив тот самый наклеп. А затем… затем мы его отчеканим. Тысячами, десятками тысяч мелких, равномерных ударов. Как ювелиры чеканят серебряные блюда. Мы не снимем напряжение. Мы равномерно распределим его по всей поверхности, превратив хаос внутренних сил в упорядоченную структуру. Мы «закалим» его ударами.

Федор и Степан смотрели на меня с открытыми ртами. Идея была безумной. Чеканить огромный диск — это адский, кропотливый труд, работа для ювелира, а не для корабельного механика. Но в этом безумии была своя, извращенная, но абсолютно железная логика.

— Ну что ж. Попробуем твое колдовство.

На этом разговор в тот вечер и закончился. Мы были слишком измотаны чередой неудач, чтобы бросаться в новую авантюру с наскока. Но что-то изменилось. Воздух в мастерской перестал быть тяжелым от напряжения и упреков. Появился азарт. Азарт людей, стоящих на пороге чего-то нового и невозможного.

Я почти не спал в ту ночь. Я снова и снова прокручивал в голове весь технологический процесс, ища слабые места. Идея была хороша, но дьявол, как всегда, крылся в деталях. Главной деталью были инструменты. Наши обычные молотки с плоскими или грубо закругленными бойками не годились. Они бы оставляли на мягкой меди резкие, уродливые грани. Нужен был инструмент, который будет не бить, а гладить, уплотняя металл. Мне нужны были идеальные сферические бойки, отполированные до зеркального блеска.

Я набросал на грифельной доске несколько эскизов, рассчитал оптимальный вес и кривизну. Утром, едва механики появились на пороге, я был готов.

— Молотки! — скомандовал я, ткнув пальцем в свои ночные чертежи. — Мне нужны специальные чеканочные молотки. С идеально гладким, выпуклым бойком. Малейшая царапина на бойке — и она отпечатается на диске.

Федор и Степан молча принялись за работу. Скепсис в их глазах сменился деловой сосредоточенностью. Они ввязались в авантюру и теперь хотели довести ее до конца. Пока они колдовали над закалкой и полировкой стали, я подготовил рабочее место: вырезал из последнего листа меди круглую заготовку и уложил ее на массивную свинцовую плиту, которая должна была служить амортизирующим ложем.

— Готово, — пробасил Федор, протягивая мне сияющий, как зеркало, молоток. — Куда бить, командир?

— Бить пока никуда не надо, — ответил я. — Смотрите.

Я объяснил им принцип. Чеканка должна была быть системной. Двигаться от центра к краям, по концентрическим кругам. Каждый удар — одинаковой силы. Я взял молоток. Он идеально лег в руку.

— Удар должен быть не вертикальным, — я показал движение, — а чуть под углом, со скольжением. Мы не просто бьем. Мы разгоняем структуру металла, уплотняем ее.

Я нанес первый удар. Тук. На блестящей поверхности меди осталась небольшая матовая вмятина. Второй, рядом, чуть перекрывая первый. Третий. Четвертый. Мои руки двигались в ровном, монотонном ритме. Я полностью погрузился в процесс, чувствуя, как металл под моими ударами «оживает».

Я работал час, задавая «рисунок» в центре диска. Затем передал молоток Степану, у которого были более чуткие пальцы. Он, кряхтя, попытался повторить. Через полчаса он поймал ритм. Мы начали работать вдвоем, сменяя друг