"Фантастика 2025-41". Компиляция. Книги 1-43 - Дмитрий Яковлевич Парсиев

— Хочешь поиграть, сука⁈ — усмехнулся я, пытаясь выгадать хоть пару секунд на передышку, а сам скользил глазами по траве в поисках кирпича или камня.

— А ты выносливый, — прохрипел Федор. — Двойная доза отвара тебя не взяла…

— Зачем ты убил ребятишек, падла?

— Сдохни! — заревел сторож.

С этими словами противник снова кинулся на меня. Я сделал шаг в сторону, нырнул вниз, уходя от удара. Он попытался дотянуться до меня, но я перехватил его запястье. Рывком дернул, вкладывая всю силу. Он пошатнулся, потерял баланс, но все еще не отпускал свое импровизированное оружие.

Я лишь успел ударить локтем в грудь — он закашлялся, но всё равно не отступил. Ещё удар — на этот раз в подбородок. Удар несильный, тело-то еще не слушалось меня полностью. Громыкин пошатнулся, но устоял — и в следующую секунду снова бросился на меня. Я сделал вид, что хочу уйти влево, но в последний момент ринулся на противника, стремясь на опережение.

Рывок! И вот я сблизил дистанцию. Доска не успела обрушиться на мою голову, а я что есть силы ударил противника в нос. Добавил в удар инерцию, подался вперед весь. В этот раз получилось, что-то хрустнуло. Громыкин вскрикнул, а я выбил у него доску из рук и ударил снова. Уже в живот. Потом уцепился за его одежду. Подсечка — и враг распластался на земле. Я прыгнул сверху, прижал к земле, навалившись всем весом. Он рычал, брыкался, скользя в грязи, но я держал его крепко, обхватив руками.

— Всё, Громыкин, — выдохнул я, прижимая его голову к земле. — Конец!

Я тяжело дышал прямо ему в лицо, но не отпускал его ни на секунду. Громыкин был прижат к земле, его грязное лицо исказилось в ухмылке, в глазах плясал какой-то дикий огонь. Оставалось собраться с силами, перевернуть его и заломить руку, а после надеть браслеты.

— Это ты убил всех этих детей⁈ — процедил я, стиснув зубы, взяв короткую передышку и раздумывая, как сподручнее его перехватить, чтобы не врывался.

Сторож лишь усмехнулся, растянув губы в кривой ухмылке.

— А ты как думаешь?.. — его голос был сухим, как осенний лист. — Дети… это моя сила…

Меня передернуло. Передо мной был не просто человек. Что-то в нем было… нечеловеческое, одержимое.

— Зачем⁈ — я тряхнул его, но в горле у него только булькнул хохот.

Я уже отдышался и только собрался ударить его еще раз, чтобы вырубить и не видеть больше этой ухмылки, но Громыкин вдруг вывернулся и сбросил меня. Вскочил и, прежде чем я успел среагировать, ударил меня в раненое плечо, лягнув ногой. Боль вспыхнула раскаленным железом — рана мешала двигаться, рука почти онемела. Секунда — и он побежит, а я с такой рукой его не догоню.

Но рядом была его же доска с ржавым гвоздем.

Стоя на коленях, я схватил её обеими руками, рывком развернулся и изо всех сил ударил Громыкина по спине. Гвоздь вошел глубоко, раздался отвратительный хруст. Он замер. Его ноги подогнулись, и он тяжело рухнул лицом вниз.

— Хр-р-р… — захрипел он, изо рта пошла кровавая пена.

Я с трудом встал, подошел, прижал носком ботинка его плечо, убедился, что он уже не поднимется и перевернул тело. Его рот дергался в полуулыбке, глаза, еще полные жизни, смотрели на меня.

— Зачем тебе всё это было нужно? — спросил я, глядя на агонию в его взгляде.

Громыкин скривился, кашлянул кровью.

— Тебе… не понять… — выдавил он. — Я… я буду жить долго. Очень долго…

Пихнул его носком ботинка.

— Где Сафрон? — холодно спросил я. — Я знаю, что он был здесь. Где он сейчас?

Сторож дернулся, глаза превратились в щелочки.

— А ты… найди… — прохрипел он, и ухмылка исказила его окровавленный рот.

Я сжал зубы. Он умирал, истекая кровью, но даже сейчас не хотел говорить.

— Ты должен помочь мне его найти, — голос мой был ровным, почти спокойным.

Сторож сплюнул розовую пену сквозь зубы.

— Да пошел ты… сука… — выдохнул он слабеющим голосом.

Без слов поднял ногу и наступил ему на горло. Он захрипел, его руки беспомощно дергались в воздухе, а потом вцепились мне в брючину.

— Ты можешь либо умереть быстро, либо медленно и в мучениях, — проговорил я, усиливая нажим. — Выбирай. Где Грицук?

Громыкин задрожал, его лицо налилось кровью, ноги дернулись, но он ничего не мог сделать. Я убрал ногу, дал ему сделать судорожный вдох, наполненный болью и хрипом, и снова прижал его гортань каблуком.

— Ладно… ладно… — прохрипел он. — Он… я скажу… он в заброшенной… котельной…

Кивнул, отступил.

— Так-то лучше, — спокойно сказал я.

— А… — прошипел он, кашляя кровью. — Ты обещал… быстро…

Я посмотрел на него, на его искаженное мукой лицо. Оставлять в живых я его не собирался. Это опасно, мало ли на что способен безумец, даже раненный. Я наклонился и, не колеблясь, рывком свернул ему шею.

Тело дернулось и затихло. Я вытер ладони о брюки и развернулся. Время искать Грицука.

Кровавый рассвет уже трогал макушки сосен, разливаясь багрянцем по заброшенному лагерю. Небо пылало, окрашивая всё вокруг в тревожные алые оттенки. Воздух был прохладным, но все ещё пропитанным гарью и пеплом пожара. Я шагал по опустевшей территории, каждый звук казался громче в этой тишине. Обошел корпуса — время будто робко замерло, территория лагеря оказалось огромной. Вскоре впереди показалось кирпичное здание. Старая котельная.

Подошел ближе. На массивной двери висел ржавый замок, казавшийся прочным, но прожившим слишком много лет. Я вставил кусок арматуры, что прихватил с собой, и как рычагом сорвал петли. Металл глухо лязгнул, и замок отлетел в сторону, ударившись о раскрошенный бетон.

Открыл дверь и втиснулся в узкий проём, зашел внутрь.

Пахло сыростью, затхлостью и чем-то ещё — чем-то живым. Не так давно здесь кто-то был. Глаза быстро привыкли к темноте, и я смог разглядеть обстановку. В углу стоял лежак — ворох старых, грязных одеял и потрепанный матрас. Рядом — старая газовая плита с облупившейся эмалью, к ней прислонён ржавый баллон. На плите — кастрюля с остатками еды. Алюминиевые тарелки и кружки валялись неподалёку, на них темнели следы недавней трапезы. Здесь явно кто-то жил.

По телу ударила новая волна адреналина. Я напрягся, как охотничий пес, чуя зверя. Всё указывало на то, что это логово Грицука, я его нашел. Всё стало ясно — сторож приютил его, здесь он схоронился и ждал. И делал