Фантастика 2025-155 - Сергей Александрович Плотников

но это тоже уже привычно. Монголы даже в мелочах любят показать урусским князьям на их место. Это монгольское чванство я стараюсь не замечать. Пока союз с Ордой мне выгоден, я готов потерпеть. И честно говоря, пока все движется по задуманному плану, мне вообще плевать на эти тонкости «мадридского двора». Чего не скажешь про Андрея и Александра, их это неуважение и умаление княжеского достоинства задевает. Думаю, про себя они скрипят зубами, но внешне изображают стопроцентную удовлетворенность и лояльность. Предъявлять претензии небезопасно, да и выгоды совместного с монголами похода они тоже уже прочувствовали. Тут как с рыбой прилипалой, пусть большая часть добычи достается акуле, но зато кормежка гарантирована. Одно только взятие Кракова, не считая разорение остальных Малопольских земель, принесло им недурственный довесок к доходу, а ведь впереди еще сотни подобных земель и городов. Ради такого барыша они готовы засунуть свое недовольство куда-поглубже и нацепить на лицо радостную маску, тем более что на пир победителей их все-ж-таки позвали, а это уже немало.

По монгольской традиции после одержанной победы полководец обязан пригласить своих старших командиров на пир и отметить тех, кто особо отличился. Бурундай воин старой закалки и традициями не пренебрегает. Поэтому сейчас я сижу в его шатре в круге прочих высокородных монголов и терплю все прелести монгольского гостеприимства.

Скрестив ноги по-татарски и зажав в пальцах пиалу с кумысом, я со скукой разглядываю черные усики на губе старой рабыни, что разливает в миски горячую шурпу. Вокруг стоит шум ударно работающих челюстей. Гости с наслаждением рвут зубами горячее вареное мясо и с упоением обгладывают жирные мослы. Время от времени, утерев жирные пальцы о волосы и подняв чашу с кумысом на уровень глаз, кто-нибудь выкрикивает здравицу в честь Великого хана и все, одобрительно кивнув в ответ, молча прикладываются к своим пиалам. Настоящее оживление происходит, только когда речь заходит о прошедшем штурме и взятой добыче. Тут им действительно есть чему радоваться, в этот раз казна досталась богатая. Очень много зажиточных людей со всей Малой Польши пряталось в Краковском замке от нашествия. В живых из них мало кого осталось, ибо, следуя заветам Чингиза, в наказание за оказанное сопротивление монголы вырезали в городе всех без разбора.

Это жуткое зрелище когда-то, наверняка, возмутило бы меня и заставило переживать, а вчера оставило почти равнодушным. То ли очерствела душа моя, то ли отгородилась непробиваемым барьером от всех ужасов внешнего мира. Я теперь легко могу понять хирурга в полевом госпитале или просто врача, что за свою жизнь так насмотрелся на кровь, муку и боль, что перестал на это хоть как-то реагировать. Тем более, что ничего изменить я не в силах.

Монгольский пир — занятие довольно унылое и может доставлять удовольствие только самим монголам. Еда невкусная, про питье и говорить не стоит, никогда я не привыкну к этому чертовому забродившему молоку. Никаких иных зрелищ или хотя бы занятных дебатов тут нет, и в принципе быть не может. Согласно монгольским правилам хорошего тона, все гости должны хранить молчаливую степенность, а если уж и говорить, то только после еды, да и то лишь о чем-то срочном и важном. Поэтому все вокруг меня молча и увлеченно набивают желудки, не отвлекаясь на пустую болтовню и прочую ерунду. Думаю, единственно что волнует сейчас монгольских военачальников, кроме еды. Это кто пойдет дальше на запад с главными силами, а кому Бурундай поручит самостоятельный рейд на север, на Великопольское княжество и Поморье.

Пройдясь взглядом по скуластым монгольским лицам, я развлекаю себя тем, что пытаюсь предсказать решение Бурундая.

«Родню Батыя можно отмести сразу, — почти не задумываясь, прихожу к однозначному выводу, — Берке, Тукана и Абукана Бурундай из-под своей опеки не выпустит. Первого, потому что слишком ушлый, а двух других, потому что еще молоды, азартны и неопытны. Значит, по-настоящему выбирать надо только из троих: Балакана, Тутара и Джаред-Асына».

Бросаю еще один внимательный взгляд в сторону монгол и ловлю на бесстрастных узкоглазых лицах тщательно скрываемое нервное ожидание. Это понятно, самостоятельный рейд несет в себе совсем другие возможности. И в плане самореализации, и в плане добычи. Тут ни славой, ни богатством не нужно делиться на всех. Все достается только одному, как впрочем и весь позор в случае поражения, но об этом монголы уже перестали задумываться.

Мне в общем-то безразлично, кого отправят на север. Сейчас меня больше волнует, как лучше донести до Бурундая мои новые идеи и убедить его в необходимости изменения тактики. Разговор об этом я хочу завести сразу после пира, и хорошо бы было, чтобы старый полководец был к этому времени в нужном расположении духа.

«Лучший способ показать необходимость поиска новых путей, — вспоминаю про себя чью-то здравую мысль, — это заставить сомневаться в правильности старых».

Подумав об этом, решаю, что перед серьезным разговором было бы полезно вытащить на поверхность самые болевые точки монгольского войска. Вытащить и хорошенечко ткнуть Бурундая в них носом.

«Полезно-то полезно, тут спору нет! Хорошо бы еще понять, что и как сделать⁈ Что рано или поздно выест изнутри мощное дерево монгольской империи? — Спрашиваю себя и сам же отвечаю. — Конечно, междоусобица! Нойоны ненавидят друг друга ничуть не меньше своих внешних врагов, а подчас и поболе. Сейчас внутренние дрязги в войске — это чуть ли не единственная серьезная опасность, способная остановить поход к последнему морю!»

Промелькнувшая в голове идея мне понравилась, и я тут же приступил к действию. Подняв пиалу с кумысом, я попросил слово и, получив разрешающий кивок Бурундая, начал говорить:

— Позвольте мне, уважаемы нойоны, выразить свое преклонение и восторг перед безудержной отвагой и высочайшим полководческим искусством еще совсем юного, но уже безмерно талантливого военачальника Абукана. Как гениально он повел своих воинов на штурм…

Я несу всякую чушь, расхваливая Батыева внука, только с одной целью — спровоцировать злобно-завистливую реакцию. Ярких красок и сахарной лести я не жалею, и минут через десять мой словесный поток неумеренных восторгов заставил сорваться Джаред-Асына.

Повернувшись к Балакану, он произносит негромко, но так чтобы дошло до всех.

— Я слышал, что наш Абукан такой славный воин, что не может самостоятельно саблю из ножен вытащить! — Сказав, он громко загыкал наигранно веселым смехом.

Балакан и другие нойоны поддержали его кривыми ухмылками, мгновенно доведя юного Абукана до бешенства.

— Да как ты смеешь, жалкий сын рабыни, хулить ханского сына⁈ — Взревел он, засверкав белками выпученных глаз.