Костры миров - Геннадий Мартович Прашкевич

Ознакомительный фрагментсовершаете там мошенничества. Нет, вы производите ченч. Вы пользуетесь ситуацией, которая сложилась так, что вашему партнеру расписная ложка в указанный момент нужнее слона.

Эдик не торопился.

Если уж забрался в такую даль, что с палубы не видно родного села, этим, конечно, следует воспользоваться. Не валяться, как новгородец, в шезлонге и не бегать вверх-вниз, как новосибирец.

– Красиво, – с презрением замечал Эдик, примащиваясь в раскладном кресле рядом с задумчивым новгородцем. Судно стояло на рейде Пирея. – Смотри, какой домик. – Эдик с новгородцем почти в первый день перешел на «ты». – Богатый домик. Онасису, наверное, принадлежит. Тут все, наверное, ему принадлежит?

– Да нет. Эта вилла принадлежит всего лишь дряхлому псу покойного грека Пападопулоса, бывшего торговца недвижимостью, – неторопливо отвечал всезнающий новгородец. – Пападопулос сердился на своих родственников и незадолго до смерти указал в завещании, что все имущество должно перейти к его любимому псу.

– А что, греческие псы живут долго?

– Не думаю. Однако и десяток лет ожидания может привести в отчаяние самого крепкого греческого наследника.

– А в Греции продают собачий яд?

– Умирая, торговец выделил специальную сумму для охраны пса. Охранники, наверное, и сейчас покуривают на террасе.

Эдик присмотрелся, но ничего такого не увидел.

– Дома лучше, – вспомнил он родное село. – У нас бы никто не посмел бросить домик псу под хвост.

– Это так, – подтвердил новгородец.

– Что ты читаешь? Это иностранная газета?

– Можно сказать и так. Мне доставили ее с берега.

– И что пишут в иностранной газете?

– Да всякое.

– Ну, к примеру?

– Вот пишут, что на Кипре, в местности Эпископи, раскопаны руины очень древнего дома. Когда будем на Кипре, внимательно все рассмотрим. Каждую деталь. Пишут, что там найдены останки людей и лошади. Похоже, дом завалило при землетрясении, случившемся глубокой ночью пятнадцать веков назад.

– А как узнали, что землетрясение произошло ночью?

– Рядом со скелетом лошади лежал фонарь.

– Зачем лошади фонарь?

Новгородец качал головой:

– С тобой трудно. Ты задумывался о Будущем? Хотелось бы тебе знать, что там, в Будущем, с тобою случится?

– Почему это со мной?

– Да какая разница?

– Как это какая! – возмущался Эдик. – В Будущем я обязательно облысею. Зачем мне это? У нас в роду все лысеют к старости. Ведь Будущее – это просто старость, да? – Эдик злобно сплюнул за борт, метясь в белую чайку. – Ну его, это Будущее. Лучше уж попасть в прошлое.

– А почему туда?

– Да что они знали там? Жгли костры да гоняли лосей по лесу. А у нас ружья, телевизоры, лодки-казанки… Ну, книги еще… – покосился он на писателя. – Мы бы любому древнему греку дали сто очков вперед – правда? А еще они там… – опасливо хихикнул Эдик, – моду взяли на мечах драться!

Эдика очень задели и фонарь, найденный при погибшей лошади, и богатая вилла, в которой скучал пес покойного торговца недвижимостью. Вот он, Эдик Пугаев, живет в своем селе пусть не в плохом, но все же в обычном доме, и все удобства у него во дворе, а в столице Сибири у него малометражка на двадцать восемь метров… А тут отдельный домик!.. На море!.. И принадлежит псу!.. «Я им покажу неа демократию! Я у них откусаю!»

В Стамбуле, например, Эдику ужасно понравилась историческая колонна Константина Порфирородного. На ее вершине сиял когда-то бронзовый шар, но на шар Эдик опоздал – еще в тринадцатом веке хищники-крестоносцы перечеканили шар на монеты. Но можно обойтись и без бронзового шара, решил Эдик, колонна хороша сама по себе. Вот только непонятно, сколько карандашей или расписных деревянных ложек потребует за историческую колонну хитрый турок, который делает вид, что приставлен к колонне для охраны? И как отнесутся земляки Эдика к тому, что на его огороде будет торчать такая знаменитая штука?

Пораскинув мозгами, Эдик, как всякий здравомыслящий человек, остановился на легковом автомобиле. В Афинах, да и в любом другом городе, новенькие легковые автомобили стояли прямо на обочине улицы. Подходи, плати звонкую монету и поезжай. В баки даже бензин залит. Родное село и столица Сибири возгордятся, если их земляк, скромный простой человек, пока еще не судимый, привезет из-за бугра настоящий иностранный легковой автомобиль.

Это сближает.

10

Отсутствие валюты Эдика не смущало.

Главное – инициатива. В багаже у него было припрятано пять десятков карандашей 2М томской фабрики «Сибирь», семь деревянных расписных ложек и три плоских флакона с одеколоном «Зимняя сказка» – всё вещи на Ближнем Востоке повышенного спроса.

И пока судно шло и шло сквозь бесконечную изменчивость вод, пока возникали и таяли вдалеке рыжие скалы, пока взлетали над водой удивительные крылатые рыбы и распластывались на лазури бледные глубоководные медузы, Эдик все больше креп в той мысли, что делать ему в родном селе без иностранного автомобиля нечего.

Старинные пушки глядели на Эдика с крепостных стен. В арбалетных проемах мелькали круглые лица шведок и финок. Западные немцы, с кожей вялой и пресной, как прошлогодний гриб, пили смирновку в шнек-барах, но Эдик пьяниц презирал. И с ними заодно презирал чаек, рыб, медуз. Все глупое и скучное. У природы нет цели, думал он презрительно. У природы есть только причины. А у меня, у крепкого человека Эдуарда Пугаева, имеется цель. И я дотянусь до нее, хоть вылей передо мной еще одно Средиземное море.

11

Начал Эдик с Афин.

Хозяйка крошечной лавочки с удовольствием отдала за расписную деревянную ложку десяток одноразового пользования газовых зажигалок «Мальборо». Зажигалки Эдик загнал за семь долларов ребятам с полюса холода, чья нога ни разу за все время долгого плавания не ступала на сушу. А доллары ушли на два удивительных бледно-розовых коралловых ожерелья, которые Эдик в тот же день обменял на десять расписных деревянных ложек и на две литровые бутылки водки, захваченные в дорогу стеснительными туристками из Мордовии.

– Семь долларов! – втолковывал Эдику усатый грек. И показывал на пальцах: – Семь! И ни цента меньше! Это настоящая, это морская губка!

– Два! – упирался Эдик.

И показывал на пальцах:

– Два!.. Карандаша!.. Томской фабрики!..

После упорного торга губка переходила к Эдику.

Еще пять карандашей Эдик удачно отдал за чугунного, осатаневшего от похоти сатира. Эдик не собирался показывать сатира дружкам, хотя подобный соблазн приходил ему в голову. Он помнил, что на одесской таможне каждый чемодан просвечивают и никуда он этого сатира не спрячет, поэтому, улучив удобный момент, отдал сатира за три деревянные ложки и за плоский флакон «Зимней сказки» неопытной девушке из Ярославля.

Дела шли так удачно, что Эдик сам немножко