Рождение королевы - Дина Сдобберг

— А это новая жена отца, — вздохнула Наденька. — Мол, где я, да как, вроде в Москву уехала и не звоню. А то отец так болеет, так болеет, что врачи ему говорят, что в Москву надо ехать лечиться.

— А она сопровождать будет? — попыталась сделать вид, что ни о чëм не знает Надежда Аркадьевна. — Когда приедут?

— Надеюсь, что никогда! — вдруг резко ответила всегда мягкая Наденька. — Болезнь у них с отцом одна на двоих. Бутылка называется! А это почву прощупывала, мол, нельзя ли с меня что урвать и поживиться. Долгов понабрали, кто им только эти кредиты надавал. Жаловалась, что их трясут, как липку, денег нет, а и те, что приходят, то счета арестованы. И заболели резко! Я сказала, что сама вон уборщица и посудомойка, живу с ребёнком в закутке, на балконе, но ребёнок капризничает, хозяйка этим сильно недовольна. Мол того и гляди выгонят, приеду тогда к ним. Проживать-то я там имею право. Так она так причитать начала, зачем же я рожала, о чём думала, и что бы держалась за Москву. А ребёнку, чтоб людей не злил можно и снотворного в молоке развести. И пусть спит. У нас-то я вообще никакой работы не найду. Да ещё на ребёнка столько денег уходит. А как же быть и что делать, если я приеду, да не одна, а с ребёнком, там и так… Ой, не хочу говорить.

— Так тут хитрая лиса к зайке в избушку просилась, а зайка сам напрашиваться стал? — отчего-то даже вроде температура спала и запах супа стал на удивление соблазнительным.

— Вы не думайте, — вздохнула Наденька. — Папа очень хороший. Был, пока пить не начал. Он знаете какой рукастый! Любую электрику починить, фундамент или трубу вывести, стëкла вставить. С деревом работать любил. У нас возле дома всегда самые красивые скворечники и кормушки были. А какая голубятня у отца вышла!

— Голубей разводил? — спросила Надежда Аркадьевна, отламывая кусочек хлеба.

— Не то чтобы разводил, любил очень. С детства. А потом запил, ухода никакого, кормить по пьяни забывал. Вот они и улетели. — Пожала плечами Наденька. — Я всё думаю, может хоть голуби его заставили бы себя в руки взять, если бы не улетели. Может времени не хватило. Я иногда замечала с какой грустью он на пустую голубятню смотрит.

— Так подари ему парочку, — посоветовала Надежда Аркадьевна. — Может это и правда, единственный шанс. Человеку иногда в большое и хорошо заметное сложно верить, а какая-то мелочь… Я ведь, знаешь, слышала твой разговор. Ты же под козырьком у аптеки разговаривала? Только разговора не поняла.

— А что же вы домой сразу… — осеклась Наденька.

Девушкой она была простоватой, немного наивной, но не глупой.

— Услышали и обиделись, да? — спросила она сразу погрустнев.

— Разозлилась я, — призналась Надежда Аркадьевна. — И время себе дала, чтобы остыть, с горяча не рубить. Поехала к старикам. А там… Алла Михайловна умерла. И дождь, и ногу подвернула, и зонтик сломала.

— Как же так, — почти сразу заполнились слезами глаза Наденьки.

— Возраст, Надюш. — Вздохнула Надежда Аркадьевна.

— Да какой возраст! Она же вон, в своём уме была, гулять ходила, читала, — не соглашалась Наденька.

— Я пойду, Надюш, лягу. Что-то сил совсем не осталось. Лекарства приму, может завтра легче станет. Надо на прощание с Аллой Михайловной шарлотки напечь, — поднялась из-за стола Надежда Аркадьевна.

Но на утро легче не стало, как и на следующий день. Даже шарлотку и блины пекла Наденька. Но на прощание Надежда Аркадьевна всё же поехала. Лекарства хоть и помогли стоять на ногах, но кажется отняли последние силы. Или всему виной был нудный моросящий дождь, к вечеру превратившийся в ливень.

После похорон Надежда Аркадьевна совсем слегла. Горло болело так, что любая попытка что-то сказать, превращалась в пытку. Большую часть времени она то ли спала, то ли бредила. В её сознании оживали те, о ком она так любила читать и размышлять. Екатерина Медичи и Сервилия Старшая. Истории смешивались, измученный температурой мозг рисовал среди тёмных флорентийских подземелий и французских катакомб римские колонны и триумфальные арки. Французкие рыцари смешивались в боях с римскими легионами, чьи центурионы покрывали свои доспехи звериными шкурами. Вспыхивали факелы, знаменуя начало ночного шествия жриц в святилище богини Гекаты…

— Надо же… Ещё помнят, — зазвучал голос отовсюду сразу.

Оглядываясь по сторонам, Надежда Аркадьевна вдруг обнаружила себя посреди выложенной каменными плитами площадки, окружëнной многочисленными арками.

— Понятно, — устало вздохнула она. — Несколько дней критически высоких температур и появился бред. Главное, чтобы это было не последствием необратимых изменений.

— Как много знаний, и как мало понимания сути. — Засмеялась женщина на вдруг появившемся из тумана троне. — А вот она, просто наблюдает.

Надежда обернулась и увидела совсем юную девушку, в странного вида рубахе до пола и выглядящую очень плохо, словно долго и тяжело болела. Впрочем, и она сама выглядела не менее странно.

— Мать Покровительница? — вдруг спросила девушка у незнакомки.

— А ты взвывала ещё к кому-то? — не скрывала насмешки незнакомка на троне.

— Хозяйка душ и перекрёстков, — догадалась и Надежда Аркадьевна.

— Меня так давно не тревожили мольбами, что я решила откликнуться на ваши просьбы, — лукаво улыбалась богиня. — Ты получишь совершенно иную жизнь, начнёшь всё с начала. Ну, почти. Даже ты понимаешь, что девятнадцать лет это не возраст. И главное, ты не на секунду больше не будешь одинока. А ты увидишь, как гибнет Лангория, захлёбываясь в кровавом пламени войны. И именно ты будешь её причиной. Души погибших будут вашей платой за мою доброту и внимание к вам. Не забудьте посвятить эти жертвы мне.

— Я прошу простить, что потревожила, но это был… Порыв в минуту слабости, горя и обиды… — попыталась объяснить Надежда. — Я вообще никогда не… Понятия не имею обо всех этих условиях, посвящениях и прочем. Просто высказанное вслух желание.

— Никогда не стоит произносить вслух свои желания, мало ли кто их услышит? — с улыбкой повторила знакомую мне фразу Древняя. — Что же касается твоего незнания… Напомни мне, кто назначил цену за исполнение пожеланий твоей матери, некоторому мужчине? Жизнь