Троя. Последний рассвет - Дмитрий Чайка

это выражение. Это так красиво! Они в прошлом году были с отцом в порту Пер-Аммон, что стоит на самом восточном рукаве великого Нила. Богатый город, ничуть не меньше Угарита, где живет тысяч семь, а то и все восемь народу. Отец говорит, Египет такой большой, что по Нилу можно плыть несколько месяцев, до самой Нубии. Все эти земли подчиняются великому царю с непроизносимым именем Усермаатра-Мериамон — Сильный правдой Ра, любимец Амона. Ужас, а не имя, хотя все знают, что зовут его просто Рамзес. Прямо как того, кто бился когда-то при Кадеше с царем страны Хатти, господином Севера. Старый Рамсес правил так долго, что успели умереть внуки тех, кто сражался с ним в той битве. Зато после нее наступил мир. Мир необыкновенно долгий, даровавший всем неслыханное процветание. Семья уважаемого купца Уртену на себе это почувствовала. Их дом в Угарите, кроме царского дворца, мало кому уступал. Правда, это домом сложно назвать. Огромное строение из обожженного на солнце кирпича, размером семьдесят на семьдесят локтей, представляло собой целый лабиринт из господских покоев, комнат слуг, складов с товаром и кладовок, где хранится зерно и масло. Только на первом этаже этого дома тридцать четыре комнаты! Семья купца жила богато, на зависть всем, и причина тому была проста: почтенный Уртену в чести у царя Аммурапи.

Рапану смотрел на море и улыбался. Он, сын третьей жены, был любимцем отца. Он читал и писал, освоив аккадский, хеттский, киприотский, ханаанский, хурритский и лувийский языки. Ну и родной, конечно. Народ сутиев, который вавилоняне называли амореями, основал Угарит, город, стоявший на перекрестке торговых путей. Именно здесь «Путь благовоний» из Аравии пересекается с дорогой из Вавилона, по которой шли ткани и олово. Тут общались и вели дела на десятке наречий. Потому-то купцам приходилось знать их все, а в придачу еще и язык египтян и ахейцев, что живут в Микенах и на Крите. Нелегка купеческая доля. Столько всего в голове держать нужно. Одни меры веса и длины чего стоят. Разные они в каждой стране, а иногда и в каждом городе. Только названия одни общие, сикль и талант. Чуть прозевал и тут же ушел в убыток.

Улыбка сползла с лица Рапану, когда они подошли к городу поближе. Прав тот парень из Трои, они легкая добыча. Две башни обрушились до основания, как и участки стен рядом с ними, и за прошедшие годы царь Амураппи едва начал разбирать завалы. Нет той торговли, что раньше, неподъемна сейчас для него цена этой работы. И даже то, что город Гибала чужаки взяли приступом, а Амурру, южного соседа, стерли в порошок, ни на что не влияет. Царь Амураппи только-только расчистил пару участков, сложив обломки кирпича в огромные кучи.

Кстати, о зерне. Они с отцом поговорили с людьми на рынке и решили в Хаттусу не идти. Неспокойно сейчас на дорогах. То кочевники налетают, то бунтующие крестьяне. Воины царя царей Супилулиумы уже не держат привычный порядок, и страна Хатти скатывается в бездну. Они продали в Трое свой товар и забили трюмы кораблей амфорами с зерном. Ничего больше не нужно в родном Угарите, который изнывает от голода.

— Люди моря скоро придут, отец, — хмуро сказал Уртену и показал на крепость. — Нам конец. Войска нет, стены разрушены! Нас даже небольшой отряд критян возьмет.

— Боги не позволят этому свершиться, — ответил купец Уртену, но в голосе его слышалась нерешительность. — Я завтра пойду к царю, буду говорить с ним. Ты пойдешь со мной. Тебе нужно вникать в дела.

Следующий полдень наступил незаметно. Рапану, который метался между портом и складами, казалось, только что упал на свое ложе, как снова пришлось вставать. Лепешка, вино и горшок каши — вот завтрак отпрыска богатейшей семьи. В их городе такого не видели девять из десяти. Простой люд откровенно голодает.

Угарит и местность вокруг него слегка напоминает Египет. Она двух цветов — желтого и зеленого. Сейчас зеленого меньше, а желто-серого больше. Такого цвета здесь земля и кирпич, из которого построен город. Зелени добавляют пальмы, которым здешний зной нипочем. Горы вокруг Угарита покрыты чахлой травой и жестким кустарником, а тончайший песок пляжей кажется совершенно безжизненным. Изумрудно-голубое море бросает на него одну волну за другой, не прекращая своего движения ни на минуту.

Город Угарит — это скопище кирпичных домов с плоской крышей, в один или два этажа, что прячутся от соседей за высокими заборами. Внутри богатых усадеб — дворы, замощенные каменными плитами, пальмы и портики, дающие благословенную тень. Все они теснятся вокруг гигантского дворца, в котором больше сотни различных покоев. Дворец царей — это истинное чудо. Он сохранился с тех времен, когда повелители моря, критяне, задали моду роскошной жизни. Здесь есть водопровод и канализация, и отходы сотен людей утекают за стену по каменным каналам и керамическим трубам. Во дворце располагаются казармы стражи, храм, усыпальница царей, архив и печь для обжига глиняных табличек. Внутренние дворики огромного комплекса покрыты плитами, тесанными из камня.

Цари, столетиями державшие в своих руках большой кусок Средиземноморской торговли, были когда-то немыслимо богаты. Только вот богатство их давно кануло в Лету. Сейчас у них совсем другие заботы. Царь Аммурапи диктовал письмо писцу, который стоял с самым почтительным видом, держа в одной руке влажную глиняную табличку, а в другой — палочку для письма.

— В стране Угарит свирепствует жестокий голод. Пусть мой господин спасет его, и пусть царь даст зерно, чтобы спасти мою жизнь и спасти жителей земли Угарит.

Тронный зал, до конца которого Рапану едва бы добросил камень, казался парню лесом из толстых каменных колонн. Они держали на себе балки из ливанского кедра, на которые опирался второй этаж. Угарит столетиями был колонией египтян, а потому стены здесь украшены странными плоскими фигурками, стоявшими боком. Бороденки, напоминающие кошачьи хвосты, казались бы очень забавными, но на стенах мастера, приглашенные из Египта, изобразили своего царя, а смеяться над самим фараоном тут никому бы и в голову не пришло. Египетская культура и религиозная философия считаются недостижимыми абсолютно для всех. А еще в Египте много зерна, и мелкие царьки ближнего Востока каждый год занимались одним и тем же: они вымаливали хотя бы немного ячменя, чтобы просто не умереть с голоду.

И отец, и сын застыли недвижимо, не смея войти, пока царь Угарита пребывает в трудах. Они не видят его за лесом колонн, а он не видит их. Они почтительно ждали, слыша при этом