Макабр. Книга 1 - Влада Ольховская

исходе у Сатурио есть шанс выздороветь. Но в целом, именно эта зона мозга не связана ни с какой сложной деятельностью. Даже если бы обычному человеку ампутировали такой фрагмент мозга из этой зоны, он бы, скорее всего, выжил. Опасность не в отсутствии, а в том, чем его организм заполнит пустоту.

– А если снова костью?

– Вряд ли. То была реакция на яд, его я сейчас нейтрализую.

Я продолжал наблюдать за тем, как токсин разъедает костяную бляшку. Сам процесс Сатурио не вредил – потому что кочевник, вопреки потугам своего организма, в этой штуке и не нуждался. Проблемы начались бы, если бы токсин двинулся дальше, перешел к выжиганию здоровых тканей – тогда мне пришлось бы действовать очень, очень быстро.

Но токсин нейтрализовывал сам себя по мере продвижения через плотную материю. К моменту, когда новообразование было уничтожено, его толком и не осталось, здоровые ткани он не задел. Я поздравил себя с успехом, ввел Сатурио дозу «Цереприла» и приступил к следующему пункту плана.

Пневмошприц мог подавать лекарство одновременно в несколько участков тела, если ввести туда иглы и соединить их трубками с основой. Этим я и занялся, тут тоже требовался тонкий расчет – особенно при работе с крупными артериями и спинным мозгом. Мира, к счастью, под ногами не путалась, просто стояла по другую сторону кровати и смотрела на Сатурио так, будто он внезапно стал главным страдальцем Вселенной. Конечно, очень ведь удобно не помнить, что он сделал со мной! И что именно он это устроил.

Ничего, сейчас будет весело. По крайней мере, мне.

– Приготовься помогать, – предупредил я. – Держи его за плечи и не позволяй свалиться с кровати.

– Да как он свалится, он же явно ослаб после комы, – засомневалась Мира.

Но сомнения не помешали ей сделать то, что я велел, так что я даже глаза закатывать не стал. Я просто задал программу подачи лекарств в нужном мне порядке и наблюдал со стороны.

Первые минут пять не происходило вообще ничего. Точнее, происходило, просто у кочевника внутри, и для нас с Мирой это оставалось неочевидным. Ну а потом началось родео.

Сатурио изогнуло так, будто через его тело пропустили мощнейший разряд электричества. Причем движение это было не добровольное, начались сильные спазмы, сотрясавшие все тело одновременно. Мира, успевшая расслабиться, ничего подобного не ожидала и едва не получила в глаз, но сориентировалась быстро и всем весом навалилась на кочевника, прижимая его к кровати. Думаю, ей было бы легче, если бы я помог, но… Во-первых, кто-то должен следить за монитором с показателями. Во-вторых, не хочу. Мне было дорого то ребро, которое он сломал.

Впрочем, прямо сейчас Сатурио расплатился и за ребро, и за легкое, и за все наши будущие драки, если таковые вдруг состоятся. Его глаза открылись – и почти сразу закатились, смотрелось жутковато, но особо ему навредить не могло. Даже легендарная выносливость кочевников не спасала его от чудовищной боли, через которую проходило его тело. Не знаю, воспринимает эту боль разум или нет, но тело в любом случае будет помнить.

Выглядело кошмарно, однако показатели были лучше, чем я ожидал. Сердце мучилось, но справлялось, в мозгу я пока не заметил кровоизлияний – даже с учетом травмы. Температура поднялась так, что у Сатурио на лысине яичницу можно было приготовить, кожу покрывал слой пота, и все это как раз нормально, так выводятся отравляющие вещества.

Мира здорово испугалась, я видел. Она пыталась одновременно удержать Сатурио и успокоить его, что-то шептала ему на ухо, хотя это было откровенно лишним – даже если он пришел в сознание, ему сейчас не до ее болтовни. Я же наблюдал за происходящим со сдержанным любопытством, я был не уверен, что в мир иной он сегодня не отправится.

Наконец спазмы прекратились, Сатурио обмяк, замер на кровати, тяжело дыша. Показатели на медицинском сканере продолжали меня радовать – как положительный результат радует любого экспериментатора.

– Можешь отойти, – позволил я Мире. – Сейчас побеседуем.

Она отстранилась, ее и саму до сих пор трясло, но это нервы, она не пострадала. И это она еще не видела, что я со своими жертвами творил! Сатурио легко отделался.

Я подошел ближе, пощелкал пальцами у него перед лицом. Как я и ожидал, красные глаза тут же распахнулись, Сатурио уставился на меня загнанным волком.

– Отоспался? Пора заняться делом, – сообщил я. – Имя свое помнишь? Назови.

Он молчал, но испепелял меня взглядом вроде как осознанно. Хотя это выражение лица любого кочевника по умолчанию. Мне нужно было срочно понять, остался ли Сатурио правой рукой своего отца или превратился в очень дорогую охотничью псину.

– Обидно будет, если ты лишился рассудка, – заявил я. – Ведь это преуменьшает ценность моей победы… Мне хотелось, чтобы ты знал: ты на больничной койке – а я на ногах. Ты парализован, а я здоров. Я уничтожу тебя, а твою семью уже не вернуть.

– Что… что ты с ними сделал? – с трудом произнес Сатурио. Голос звучал глухо и хрипло, но после долгой комы так часто бывает.

– Вырезал подчистую, – спокойно ответил я. – А разве я не говорил тебе, что так будет, если ты не откажешься от битвы? Должно быть, к слову не пришлось.

– Мразь, – прошипел кочевник. – Я убью тебя, ты понял?!

Он даже попытался подкрепить слова действием, дернулся, но смотрелось это неубедительно и жалко. Я ведь не соврал ему про то, что он парализован, не сказал только, что это дело временное. Гораздо важнее для меня было то, что выражение его лица больше не напоминало каменного болванчика с колониальной планеты Сару. Сатурио помнил, что у него есть семья, и мысль о том, что близкие люди мертвы, причиняла ему куда большие страдания, чем боль, через которую он только что прошел. Это хорошо: память работает, и он строит причинно-следственные связи.

Я собирался продолжить допрос в том же духе, но не успел: Мира подошла к Сатурио и мягко провела рукой по его лбу, улыбнулась, когда он перевел на нее взгляд.

– Пожалуйста, не слушай его, – сказала она. – Твои близкие живы. Ты действительно проиграл Гюрзе, ты был очень серьезно ранен, много недель провел в коме. Но Гюрза тебя и вылечил, он задает вопросы, чтобы проверить, в каком ты состоянии и что еще нужно сделать. Прошу, отвечай ему.

Женщины и их неуместная добросердечность… Ладно, формально я не запрещал Мире вмешиваться в разговор, так что сам виноват. Я не стал с ней спорить, это было бы слишком унизительно для