Земский докторъ. Том 1. Новая жизнь - Тим Волков

— Спасибо, Фома Егорыч, — сказала Анна, коснувшись плеча старика. — Идите, но не трепите языком. Паника нам не нужна.

Фома кивнул, нахлобучил шапку и побрёл дальше, волоча мешок. После его ухода повисла тягучая пауза, и Артем почувствовал, что даже если начнет сейчас говорить о чем-то отвлеченном, пустяковом, то былой легкости в их разговоре все равно не вернет.

— Иван Палыч, — робко сказала Анна, она тоже почувствовала это. — Если вы заняты, то я и сама могу дойти. Тут недалеко уже осталось.

— Я все равно провожу, — настоял Артем. И вдруг произнес: — Беда идет.

— Это не просто беда, что Фома рассказал, — покачала головой девушка. — Это несправедливость. Пока мужики на фронте кровь льют, такие, как Субботин, их семьи в кабалу загоняют. Зерно скупают, чтобы голодом народ душить. Разве для того крестьянин пашет, чтобы кулак его труд в амбары прятал? Земля должна быть для всех, а не для тех, у кого кошель толще.

Артём посмотрел на неё, удивлённый горячностью. Было видно, что тема ее волнует и тревожит душу.

Но слова девушки звучали не как простое возмущение. Артему почему-то подумалось, что она словно повторяет какой-то отточенный призыв, будто она не раз уже это говорила ранее.

Вспомнился неприятный разговор с Гробовским, когда он ездил в город. Неспроста он просит приглядеть за Анной.

— Вы правы, Анна Львовна, — кивнул Артем, стараясь подобрать нужные слова. — Субботин… он власть над селом берёт. Но что делать? Народ ропщет, а староста молчит. Жандармы, если что, на его стороне будут.

Анна сжала губы, её взгляд стал колким, но она быстро отвела глаза, будто боясь сказать лишнее. Она поправила платок и заговорила тише, но с той же страстью.

— Народ не вечно будет молчать, Иван Палыч, — сказала она. — Крестьяне пашут, сеют, а плоды их труда в чужие руки уходят. Это не по-божески, не по-человечески. Если земля и хлеб будут общими, если каждый получит по труду своему, тогда и Субботиных не станет. Надо только, чтобы люди поняли — сила в них самих, в их единстве.

— Осторожнее с такими речами, Анна Львовна, — мягко и совсем тихо сказал Артем, бросив взгляд по сторонам. Улица была пуста, но стены в деревне имели уши. — Субботин не дурак, а становой тем более. Если услышат, что вы про «общую землю» говорите…

Анна улыбнулась, но её улыбка была горькой, почти дерзкой.

— Я знаю, Иван Палыч, — ответила она, её голос стал мягче, но в нём всё ещё звенела убеждённость. — Но молчать тоже нельзя. Вы ведь и сами не молчите, правда? Вы смело выступили против Субботина, поставили его на место. Вы врач, а значит, за людей стоите. Разве не так?

Артём усмехнулся, чувствуя, как её слова бьют в точку.

— Ваша борьба и ваши идеи, Анна Львовна, опаснее, чем докторская сталь.

— Может, и так, — сказала она, глядя ему прямо в глаза. — Я за жизни стою, и вы тоже. Мы похожи с вами.

Она посмотрела на него, её взгляд смягчился, и в нём мелькнула благодарность. Она коснулась его руки, едва заметно, и этот жест был теплее её слов.

— Спасибо, Иван Палыч, что проводили, вот и школа уже, — сказала она. — Дальше я сама. А вы… приходите ещё за книгами. И за чаем. Договорились?

— Договорились, — ответил он.

Анна поднялась на крыльцо, её строгое серое платье чуть колыхнулось, когда она обернулась, чтобы попрощаться. Её рука уже коснулась дверной ручки, но вдруг девушка замерла, словно передумав. Она быстро спустилась обратно, остановилась перед Артёмом, так близко, что он уловил лёгкий запах её мыла — простого, деревенского, но почему-то волнующего.

— Иван Палыч, — выдохнула она с жаром. — Я хотела бы вас кое с кем познакомить. С очень хорошими людьми. Они… они думают, как мы с вами, о том, что несправедливость терпеть нельзя. Приходите сегодня вечером в школу, часиков в восемь. Хорошо?

Артём нахмурился, её слова застали его врасплох. Он бросил взгляд на школу — деревянное здание с облупившейся краской, тёмное и тихое в этот час. Вечер в Зарном был временем, когда люди сидели по домам, а школа, тем более, пустовала.

— Разве она открыта вечером? — спросил он, прищурившись. — Для уроков, поди, поздно.

Анна чуть улыбнулась, но её улыбка была уклончивой, почти таинственной. Она поправила платок, её пальцы слегка дрогнули, выдавая волнение.

— Не для учащихся, — сказала она, понизив голос. — Для других людей. Тех, кто хочет, чтобы всё было иначе. Так вы придёте?

— Приду, наверное, раз вы приглашаете. В восемь, говорите?

Анна кивнула, её лицо просветлело, и она коснулась его руки.

— Спасибо, Иван Палыч, — сказала она, её голос стал мягче. — Я знала, что вы не из тех, кто молчит. До вечера.

Она так же быстро упорхала прочь. Артем проводил взглядом ее фигуру, скрывшуюся за дверью, потом двинул обратно в больницу. Мысли кружились вокруг произошедшей беседы и Артем не сразу обратил внимание, что к нему подскочила Аглая. Задыхается, платок сбился, веснушчатое лицо белее мела.

— Иван Палыч! — выкрикнула она, чуть не споткнувшись о корень. — Беда!

— Что случилось? — выдохнул Артем, хватая ее за плечи. — Ушиблась?

— Да не я. Со мной все в порядке. Там…

— Ну, не томи!

— Дайте отдышаться, бежала всю дорогу. Бегите за мной! Дворянка приехала, у больницы стоит! Велела за доктором послать, сейчас же!

— Какая еще дворянка? Говори толком.

— Вера Николаевна Ростовцева! — выпалила Аглая. — Из города, важная, страсть какая важная особа! В карете, с лакеем, в шляпе с пером, как в книжке! Сказала, доктор ей нужен, немедля. А ежели не приведём… — она осеклась, её глаза наполнились слезами, — грозилась становому пожаловаться, да всю больницу под арест отдать! Сказала, в кутузку нас всех, а хибарку эту на слом, коли ослушаемся! За неповиновение.

— Это что еще за замашки такие барские? — возмутился Артем.

Но Аглая тут же его перебила.

— Иван Палыч, я прошу. Ведь худо сделает. Идти нужно. Просит.

— Ладно, Аглая. Беги назад, скажи, что доктор идёт. И не