Последнее слово единорогов - Виолетта Орлова

– Ты мужчина или тряпка, Инк? Научись уже сдерживать эмоции. Мы сейчас спустимся и ты попросишь у мамы прощения. А затем мы пойдем на пристань, сядем на корабль и отправимся в новый интересный город. Если же между нами возникнет хоть малейшее недопонимание, то мне придется повторить наш сегодняшний разговор. Я умею причинять боль, несравнимую с той, что ты испытал сегодня. Но это не страшно, ведь я естествознатель и смогу потом вылечить тебя. Надеюсь, ты будешь благоразумным мальчиком, таким, каким ты показался мне при нашей первой встрече, и тогда мы поладим. Тебе все понятно?

Инк беззвучно плакал.

Нороган неторопливо встал на ноги, лениво вытянулся, будто хищный зверь перед прыжком, и медленно подошел к мальчику.

***

Через какое-то короткое время они спустились. Павлия озабоченно покосилась на них: рука Норогана мирно покоилась на плече Инка, со стороны они смотрелись будто любящие отец и сын. Женщина облегченно вздохнула; она искренне боялась, что дерзкий сын не сможет поладить с Нороганом.

– Прости меня, мама, – униженно пролепетал Инк, покорно склонив голову. – Когда мы поедем в новый город?

Павлия перевела удивленный взгляд на Норогана.

– Не знала, что ты умеешь разговаривать с детьми, – пробормотала она растерянно, на что мужчина самоуверенно улыбнулся.

– Я много чего умею, крошка, – весело сказал он, с чувством обнимая ее за талию. Бедному Инку показалось, что мама способна принять в жестоких руках Норогана любую форму, какую бы только господин ни пожелал; да и как иначе, ведь он был могущественным естествознателем.

С этого памятного дня Инк стал ненавидеть себя за то, что он сам являлся естествознателем.

Глава 6 Кто наблюдает ветер, тому не сеять; и кто смотрит на облака, тому не жать.

Инкард отчетливо помнил момент отплытия. Стояла скверная погода, что было совсем нехарактерно для вечно приветливого и теплого Гераклиона. Туманная дымка заволокла пристань, и из ее неопределенных очертаний зловеще торчали шипы мачт, напоминая броню гигантских хищных монстров. И на одном из таких гигантов должны были плыть Инк со своей семьей.

Некоторые воспоминания западают в душу глубже прочих и остаются там навсегда, ибо по яркости и остроте переживаний они превосходят все иные. Мальчик смутно помнил, как они, взвалив тяжелый скарб на плечи, поднимались по трапу на плоскую палубу бронтозавра. Зато в сознании его прочно закрепился сам момент отплытия. Так это было странно – видеть родной дом со стороны. Ведь он прожил здесь все свое детство, такое беззаботное, несмотря на отсутствие отца. Хотя Инку иногда представлялось, что он, возможно, и видел отца, но только забыл, как тот выглядит. В любом случае, незримый дух родителя словно бы повсюду витал на улочках портового города, укрывал сына от бед, спасал от поражений и подсказывал, как следует поступать. Гераклион являлся для мальчика убежищем, спасением, а теперь нужно было оставить все за спиной и обратиться к новой жизни – неведомой, страшной. Реальность была столь пугающей, что Инк никак не решался уйти с палубы. Он до боли в руках вцепился в бортик и с тоской наблюдал за тем, как портовый городок становится все меньше и меньше; он таял на глазах, будто мираж в пустыне. Инкарду казалось – отойди он хоть на секунду, как милый сердцу город совсем исчезнет.

– На палубе прохладно, малыш. Пошли в нашу каюту? – ласково сказала Павлия сыну, однако тот остервенело покачал головой и еще пуще вцепился в бортик.

– Оставь его, он просто хочет первым увидеть Тимпатру, – весело проговорил за ее спиной Нороган. Издевка была слишком явной, но ее понял лишь тот, к кому она была адресована. А потом взрослые ушли, на какое-то время оставив его одного среди сонма других вялых пассажиров, вылезших на палубу подышать морским воздухом.

Вечером, улучив момент, когда Норогана рядом не было, Инкард прильнул к матери и с болью в голосе спросил:

– Это правда, что отец нас бросил и больше никогда не придет?

Павлия с удивлением посмотрела на сына: тот выглядел сейчас гораздо старше своих лет.

– Я должна рассказать тебе еще кое-что. Тебе необходимо знать правду. Доланд самоотверженно погиб, защищая лучшего друга, Ирионуса.

– Ирионус остался жив? – спросил тогда мальчик серьезно. Он впервые услышал из уст матери признание о смерти отца. Павлия легонько кивнула и с гордой улыбкой на устах продолжила:

– Да, благодаря твоему отцу Ирионус остался жив. Также как и его маленький сын, Артур. Доланд спас их обоих.

– Неужели папа забыл, что у него тоже есть маленький сын? – воскликнул Инкард, не без некоторой доли ревности и огорчения. Он не совсем понимал, как такое могло произойти: отец спасал неизвестного мальчика, в то время как ему следовало думать о своем собственном.

Павлия строго посмотрела на Инка.

– О тебе он помнил всегда, даже еще до того, как ты появился на свет. Но в тот роковой день с тобой все было в порядке, а Ирионус с сыном могли умереть. Доланд находился рядом и был в состоянии оказать помощь. Разве было бы лучше, если бы он трусливо сбежал, поджав хвост? Запомни, мой дорогой, нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих, ты должен гордиться, ведь твой отец как раз явил собой тот самый пример любви и самопожертвования. Ты понимаешь, о чем я тебе сейчас говорю?

Инкард обидчиво поджал губы. Он прекрасно понимал, в конце концов, он был всего лишь ребенком, а не тупицей. Мать представила историю отца с иной стороны, нежели ее пару часов назад одной фразой хлестко обрисовал Нороган, который сказал, не особо заботясь о чувствах Инка – «отец бросил тебя». Так кто же из них прав?

Инкард, безусловно, был склонен верить Павлии, тем более, что ее слова понравились его сердцу куда больше, нежели те, что он услышал ранее от ненавистного отчима. Однако так ли хорошо разбиралась в происходящем мама? Инк уже начинал в этом сомневаться, ибо по его скромному разумению, человек, хорошо разбиравшийся в жизни никогда бы не связал себя с таким монстром, как Нороган. А если не мать, то кто тогда прав?

Подобный мучительный вопрос занимал голову маленького Инка все то долгое время, что они пребывали в морском путешествии. А потом посреди бескрайнего моря стала различима манящая полоска берега и высокие зубчатые скалы – ворота в новый