Последнее слово единорогов - Виолетта Орлова

губами. Затем взгляд его пытливых серых глаз прошел сквозь толпу и нашел Норогана. Инк даже позволил себе легкую дерзкую ухмылку: так, наверное, хищный волк скалится охотнику, хоть наверняка знает, что перевес сил на стороне врага и его вскоре убьют.

Кажется, от его небывалого поступка отчим оторопел. Ведь в последнее время он наблюдал лишь подчинение, униженную покорность, но никак не открытый вызов. Это была маленькая минутка триумфа, почти ничтожная, ведь Инкард отчетливо понимал, что совсем скоро будет молить о пощаде.

– Что ж. Значит, я ошибся, а виновник сам признался. Прости меня, сын, – без малейшего сожаления в голосе провозгласил отец Саиба, нарушив тишину. Затем он подошел к распластанному на песке Тушкану и потрепал беднягу по голове, будто собачонку. Инка вновь замутило. Приятное согревающее сердце чувство победы ушло так же быстро, как и появилось, и он, не помня себя, побежал прочь, не желая больше присутствовать на этом сомнительном мероприятии. Вслед ему что-то сурово кричали, старейшина стучал посохом, дети кидали оскорбления, мать слезно просила вернуться, но он не слышал ничьих увещеваний.

Полдня Инк бродил по шумливому городу среди торговцев, отупевший от усталости, голода и переживаний, однако в какой-то момент он понял – настало время возвращаться домой. Инкард, конечно, мог бы попытаться убежать из дома, а затем переместиться в Гераклион. Но на последнее у него не хватило бы естествознательских сил, а на первое он бы ни за что не решился, ибо преданно любил мать и не мог оставить ее одну.

Сейчас, когда кураж немного отступил, Инк стал испытывать страх. Ужас буквально пронизывал его до самых костей, ибо мальчик остро понимал, что сейчас ему уже не уйти от жестокой расправы. Его вина в глазах остальных была слишком велика. Странное дело – Инка больше волновало отношение матери, нежели жестокие побои Норогана. Мальчик искренне переживал, что причинил боль единственному любящему его человеку. Теперь, несомненно, его с позором выгонят из школы. Как это расстроит мать! Но еще более Инк страшился того, что Павлия сочтет его подлым и недостойным трусом. А он так хотел походить на отца!

Как заправский лис кружил Инк вокруг своей камеры, не решаясь зайти внутрь. Однако в какой-то момент он набрался мужества.

Нороган восседал на бархатной кушетке, и, подобрав под себя длинные ноги, задумчиво курил кальян. Матери не было видно.

– Она легла спать пораньше. Слишком переживала за тебя, – объяснил отчим спокойным и даже каким-то терпеливым тоном.

Инк нервно сглотнул слюну. Как бы он ни храбрился на собрании, как бы дерзко себя ни вел, и как бы ни кружила ему голову маленькая победа, теперь, когда он исподлобья глядел на мучителя, ему стало по-настоящему страшно.

– Зачем ты открыл загон? – ровным голосом поинтересовался Нороган, выпустив колечко дыма. Пряный сладкий аромат яблока проник Инку в легкие, вызвав очередной неприятный спазм в желудке.

– Я не делал этого. Но мне стало жалко Тушка… Саиба. Если бы его признали виновным, отец избил бы его до полусмерти, – жалко пролепетал Инкард, чувствуя, как с каждым новым признанием слабость все более охватывает его тело.

Нороган удивленно приподнял брови.

– Значит не ты выпустил муравьев?

– Н-не я.

– Но ты понимаешь, мой мальчик, что в таком случае вина твоя увеличивается?

Инк не понимал, ведь, в сущности, вина его увеличилась лишь оттого, что он повел себя благородно, в духе своего отца, а это не могло не взбесить человека, столько лет с ним соперничавшего.

– Тебя с позором выгнали из школы, куда твоя мать слезно просила тебя зачислить. Теперь нам придется платить большие деньги, чтобы нанимать частных преподавателей. Огромные расходы, ты понимаешь? Соседи по пещере теперь думают, что наш сын – отчаянный разбойник. Пятно на репутации, которое не смыть, а мы и так чужаки в Тимпатру. И все эти неприятности произошли лишь из-за того, что ты решил поиграть в благородство?! Заступаться за незнакомого парня, отчаянного хулигана, которому на самом деле не повредила бы хорошая порка?

Инк еще не анализировал столь глубоко свои действия, однако теперь, слушая Норогана, его сумасбродный поступок и вправду стал ему представляться глупым и жалким. В самом деле, зачем он вдруг вступился?

– Я не хотел жестоко наказывать тебя, однако теперь, думаю, мне следует это сделать. У любого принятого решения есть последствия. Ты захотел оказаться на месте Саиба, значит и примешь наказание за него, – раздельно проговорил Нороган и лениво поднялся с места. – Впрочем, если извинишься как следует, я, возможно, сменю гнев на милость.

Инк не знал, правду ли говорил Нороган и действительно ли просьбы о прощении так уж повлияют на его дальнейшую судьбу. Но отголоски гордости и желание сделать наперекор были сильнее. Он упрямо посмотрел на врага; и пусть все тело его сотрясалось от леденящего страха, во взгляде не было покорности. Тем более пока никто не принуждал его испытывать боль. Впрочем, Инк знал, и знал очень хорошо, что не пройдет и минуты, как он будет униженно ползать в ногах мучителя и умолять его прекратить. Так уже происходило, значит и теперь глупо уповать на помилование.

***

На следующий день за завтраком Инк неуверенным голосом попытался испросить прощение у матери. Нороган под страхом наказания запретил ему говорить правду, чтобы, как он выразился, лишний раз не расстраивать мать. И так как сейчас жестокий мучитель сидел во главе стола и пристально глядел в глаза Инку, тот не решился рассказать Павлии все, как было и ограничился одним лишь малоправдоподобным извинением. Вчерашний разговор с Нороганом оказался для него слишком мучительным, чтобы вновь желать пережить подобное. Впрочем, Инкард надеялся, что, возможно, зная его натуру, мама сама обо всем догадается, и ей не придется ничего объяснять. Близкие люди ведь на то и называются «близкими», что способны понимать друг друга с полуслова. Но мама оказалась на удивление непроницательной: она ничего не поняла.

Увы, Павлия была непреклонной и даже смотреть на сына не хотела.

– Твой отец спасал других людей! А что сделал ты? Натравил на друзей голодных тварей! А если бы кто-нибудь умер, ты об этом подумал?

Инк подавленно молчал, бледный и опечаленный, и только старательно прятал под столом свою покалеченную руку, которую ему так до конца и не удалось привести в порядок. Нороган убрал лишь видимые проявления вчерашнего воздействия, а Инку требовалось слишком много сил, чтобы исцелять самого себя.

Разве не ты говорила, мама, что нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих? Я сделал