Патриот. Смута. Том 4 - Евгений Колдаев

— Мыслю так, собратья, с вами поделюсь, пока едем. — Начал я говорить. — В Москве большое войско собралось. После того, как Скопина отравили, Шуйский, думаю… — А что тут думать, я знал это точно из учебников истории. — Думаю, родню свою бестолковую поставит во главе больших сил. И поведут они полки на ляхов. Смоленск отбивать.

— А чего не додавить Дмитрия? Он же главный враг? — Проговорил Григорий. — Жигмонт сидит себе у города, осаждает. Он на престол не целится.

— Думаю, войско-то у Дмитрия почти все разбежалось. В Калуге он сел, с трудом людей собирает вокруг себя. Слаб. А тут ляхи уже Смоленск давно осаждают, как бы воевода Шеин не поддался, не сдал города. Насколько слышал, воин он суровый, но… — Я сделал многозначительную паузу. — Без еды не навоюешь. Кончится пища, и сдастся город. А Смоленск, это же крепость великая. Если потеряет ее Василий, как бы бунта не случилось. Да и, вроде бы, сын Сигизмунда Владислав на наш престол метится сесть.

— Может и так. — Яков кинул. — Федор то, ках… Как раз после разгрома Дмитрия Скопиным к нам и вернулся. Зимой. Да и многие наши. И казаки тоже.

— Получается. Василий войска из столицы отведет, а мы, собрав все, что в приграничных городах есть, и по тылам Дмитрия пройдя, как и думал Шуский, татар, нанимая, царька-то и побьем. А потом и в Москву войдем.

— Как?

— С божьей помощью. — Проговорил я холодно, повторил. — С божьей помощью, собратья. План есть, обдумываю все это постоянно.

Может, узнав про нас, Василий повернет войска от Смоленска и не будет разгрома? Тяжелым камнем на сердце лежал у меня факт поражения при Клушино. Но, все отчетливее я понимал, что глупостью необъяснимой для своих подчиненных было идти вслед московской армии. Бой ей навязывать, арьергардный? Так ее еще проще ляхи тогда побьют.

Надо как-то так сделать, чтобы войско само от дороги Смоленской развернулось. Или развалилось. Люди бы выжили и под мои знамена больше бы их встало. Ведь не закончится Смута тем, что Дмитрия и Шуского свалю. Не кончится она земским собором. Только тогда завершится она, когда и ляхов, и шведов с Руси выдворю.

Великое дело на плечи свои возлагаю.

— Воевода. — Это был уже Тренко. — То, что ты там, у поместья сотворил, это по-настоящему чудо. Верю тебе. И воины верят. Только вот мы то это чудо видели, все. А другие нет. — Он покачал головой. — Мало нас.

— Знаю, собратья, все знаю. Поэтому и письма писал Григорий, рассылал с гонцами. Поэтому и в Елец думаю идти скоро и думаю, как бы его взять так, чтобы все войско на нашу сторону перешло.

— Елец, город воровской, кха. — Закашлялся Яков. — За Дмитрия там стоят, но и вокруг шаек много. Как у нас с Маришкой было, так и у них. Но, воевода там покрепче нашего… Всех прежних наших.

— Как зовут?

— Семен Белов вроде. Там же власть тоже часто менялась. — Григорий начал вещать. — Мы-то, преимущественно все за Дмитрия были. За того, что с Польши к нам пришел. За того, что в Москве вроде как, убит был потом, но… В общем, воевода, ты понял. Так вот, московские рати приходили Елец брать. Когда Иван Исаевич, царство ему небесное, нас воевать водил. Сам Воротынский царским войском командовал. А от Елецких Истома был, Пашков. Отбились тогда. Истома через год убит вроде был. Ох и время. — Он покачал головой. — Я это к чему все, воевода.

— К чему, собрат мой.

— Царские войска на штурм не решились, а осаду снять пришлось им. А их то, много было, побольше, чем нас.

— Понимаю все, Григорий. Без штурма хочу. На смерть вас бесполезную не поведу. Я же клятву вам дал.

— Верим тебе, воевода, верим. Мы за тобой, ты не думай и в огонь, и в воду. Только… — Он вздохнул. — Внушил ты мне, да и нам всем дело верное. Нехорошо, если пропадет оно. Верю я тебе, что и Шуский и Дмитрий, не те цари. Думаю над словами твоими и как-то светлеет на душе. Что мы, люди простые, можем все это время смутное вспять повернуть. Точку поставить.

Удивили меня слова такие. От Григория, холодного и ворчливого не ожидал такого.

Другие собратья, что рядом ехали, закивали. Согласны они были с ним.

Дальше за время достаточно долгого перехода мы продолжили неспешные разговоры о Ельце, о том, что творилось на землях юга Руси и о многом еще. С этими людьми было интересно говорить. Казалось, я самой истории прикасался. Недавно, буквально вчера, я жестоко изменил ее ход. Развернул татар. По иным делам, что творил ранее — не ведаю. Таких, как Маришкины разбойники в документы не заносят. Город взять они в десятом году не взяли, значит, все же, как то эти люди и без меня справились с бедой, но вот татарское войско, конечно, остановить они не смогли.

А я смог.

День шел к своему завершению.

В таких разговорах добрались мы до парома, наконец-то. Смеркалось. Рядом с городом, там, где размещалась монастырская слобода, горели костры. Видно было, что пасутся там кони. На этой стороне реки Воронеж, по левому ее берегу тоже виднелось несколько дымящих костров вблизи леса. И приличный, сотни в три табун лошадей, стреноженных неспешно, двигался по заливному лугу.

Эх… Через сотни лет здесь будет водохранилище, взметнуться вверх серые этажи многоэтажен. Каменные джунгли, жилые кварталы, а пока — природа. Красота и лепота нерукотворная.

Из ностальгических воспоминаний прошлой жизни вырвал меня крик:

— Ваша милость, заступник наш, благодетель! — Шумел громко паромщик, Никита Иванов, как только завидел меня, едущего с товарищами во главе нашего воинства.

Как стоял на берегу, бухнулся на колени. Крестился, молился, славу мне выкрикивал. Здесь же было еще несколько человек. Они подготовили плоты и ждали заводных лошадей, которых мы также вели с собой. Они кланялись нам в пояс, благодарили, крестили.

— Славен воевода! Ура! Заступник! Долгие лета тебе! Слава!

Если здесь меня так встречают и чествуют, что же в городе будет? Не любил я всего этого. Но признаюсь, приятно было.

Началась переправа.

Солнце заходило за горизонт, западало за Воронеж. Тьма покрывала Поле, что уходило