Бастард Александра - Дмитрий Анатолиевич Емельянов

Бросив брезгливый взгляд на грязную одежду нищего, она произнесла буднично и со своим неизменным снобизмом:

— Ты поступил очень достойно…

Забыв его имя, она вопросительно посмотрела на меня, и я, осуждающе наморщив лоб, подсказал.

— Эней!

Она мило улыбнулась в ответ.

— Да, Эней, ты поступил отважно! Даже удивительно, ведь ты не благородного происхождения! — Она изобразила милостивую улыбку. — Тебя проводят на кухню и накормят!

На мой очередной гневный взгляд она спохватилась и добавила:

— Конечно, конечно! Мы очень благодарны, и я прикажу, чтобы тебя щедро наградили!

Дав ей высказаться, я плотно сжал губы, изображая непреклонную волю избалованного ребенка.

— Нет, мама! Эней останется с нами! Отныне он будет моим учителем фехтования и телохранителем.

После этого у Барсины случился нервный шок, но выдержка этой женщины достойна уважения. Справившись с вспыхнувшим желанием наорать на своего слишком уж самостоятельного сыночка, она лишь удивлённо спросила:

— А Гуруш⁈ Разве он тебе не подходит?

Не дожидаясь ответа, её вспыльчивая, но лёгкая натура тут же приняла неизбежное, и она мгновенно вернулась к своему обычному безразличию.

— Ладно, пусть будет Эней, — её хорошенький носик испортила упрямая морщинка, — а Гуруша, раз он тебе больше не нужен, я прикажу продать. Мы не можем содержать лишних рабов!

В тот момент Гуруш позеленел от страха. Продажа для раба — это лотерея с практически нулевым шансом хоть что-то выиграть. Как бы ни был плох хозяин, раб всё равно предпочтёт его новому и неизвестному. Ведь вместо ложа из соломы в городском доме всегда можно получить лавку на галере или кайло в каменоломне. И там и там жизнь раба не продлится более нескольких месяцев.

Гуруш, конечно, бесполезен, но зла я ему не желал. Капризно оттопырив нижнюю губу, я демонстративно набычился:

— Хочу обоих!

Добавив в голос зарождающейся истерики, я быстро сломил сопротивление «мамочки». Да и, если честно, про кормление лишних рабов она бессовестно приврала. Сознательно или нет — не знаю, только никого она не кормит за свой счёт. Весь её крохотный двор полностью на содержании царской казны. Кто там сейчас ею распоряжается, Пердикка или Мелеагр, — неизвестно, только во дворце столько лишних людей крутится, что одним больше, одним меньше, никто и не заметит.

Встряхнув головой, отбрасываю воспоминания. Не время! Выравниваю дыхание и, закрывшись круглым щитом, выставляю вперёд тяжелый бронзовый меч.

Оценив взглядом мою стойку, Эней на всякий случай уточняет:

— Готов⁈

Я киваю, чувствуя, как не по размеру большой шлем качнулся на голове и съехал на лоб. Дальше уже стало не до того!

Бах! Бах! Бах! Один за другим посыпались удары. Все принимаю на щит, тщательно следя за движениями Энея.

Тяжёлый шлем закрывает почти всё лицо. Нащёчники и наносник оставляют для обзора лишь узкую щель, в которую я ловлю широкий замах Энея.

Удар слева! Рука со щитом автоматически потянулась закрыться, но на этот трюк я уже покупался неоднократно.

«Стоп!» — рычу на самого себя и, сжавшись в пружину, жду до последнего.

Вот тяжелый наконечник посоха замер в высшей точке и, крутанув дугу, пошёл в атаку совсем с другой стороны. К счастью, я готов к такому повороту событий и принимаю удар на выставленный меч.

— Молодец! — кричит мой учитель, надавив на посох. — А теперь держи! Не дай себя продавить!

Легко сказать! Он хоть и давит вполсилы, но для моего нынешнего тела это как паровой пресс. Собрав в кулак всё, что есть в моём хилом организме, отталкиваю мечом посох и выскальзываю с траектории удара.

— Неплохо! — грек отвёл посох и, уперев его в землю, повторил: — Неплохо! Ладно, на сегодня достаточно, можешь отдохнуть.

Скупая похвала Энея дорогого стоит. Я не слышал от него ничего подобного с самого начала занятий, а ведь уже полтора месяца как он ежедневно гоняет меня и в хвост и в гриву.

Эней зашагал в сторону дворца, а я, стянув с головы шлем, прищурился на яркое солнце.

Я доволен похвалой, но ещё больше доволен тем, что истязания наконец-то закончились. Лучший момент в тренировке — это её окончание, особенно если ты удовлетворён своим результатом.

Бросаю щит и меч на песок и сам валюсь рядом в изнеможении. Надо передохнуть, впереди ещё манеж и упражнения в верховой езде. Там учитель — фессалиец Пелопид, желчный и вредный старик. Изводит меня своими придирками, а верховая езда в эти времена — ещё то испытание.

Да, если кто не знает, здесь нет ни седла, ни стремян. Ну, не изобрели этого ещё!

Чисто теоретически я это знал, но одно дело — теория, а другое… В общем, когда мне первый раз подвели коня, я застыл в недоумении и чуть было не брякнул: «А где седло, где стремена?» Удержался, и слава богу!

На спине лошади лежала только закреплённая кожаными ремнями попона, и всё! Это озадачило меня настолько, что от избытка чувств мне захотелось сразу же осчастливить человечество. К счастью, здравый смысл взял верх, и я повременил с обнародованием открытия. Неожиданно я осознал все перспективы, что сулили мне эти простые и доступные в реализации вещи.

В одно мгновение в моей памяти пронеслась вся история развития кавалерии, и меня вдруг пробило понимание. Седло и стремя — это те козыри, которые не стоит выкладывать в начале игры; лучше приберечь их если не к финалу, то уж точно к кульминации.

В тот момент у меня в голове появились первые наброски моего будущего плана. Они ещё не сформировались ни во что конкретное и умещались в одну простую мысль:

«В век господства пехоты ставка на кавалерию может принести неплохой результат!»

Приподнимаюсь и сажусь, вытянув ноги. Под задницей тёплый песок, глаза щурятся от яркого солнца. Лепота! Могу позволить себе несколько минут просто понежиться на солнце.

Наслаждаюсь блаженством и слышу за спиной шаркающие шаги. Даже не оборачиваясь, узнаю Гуруша. После того как я не позволил его продать, этот человек проникся ко мне безграничным доверием и какой-то щенячьей привязанностью.

Он по-прежнему неловок, неуклюж, и все его чересчур старательные попытки услужить мне вызывают лишь жалостливую иронию, но при этом оказалось, что Гуруш не так уж и бесполезен.

Внезапно открылось одно его бесценное качество. Он мог быть незаметным! Не в прямом смысле, конечно, а в том, что никто и никогда не обращает на него внимания.