Вперед в прошлое 13 - Денис Ратманов

и за Гайде, за Юлю, за тысячи врачей, которые валятся с ног от усталости от нагрузки. У них ни личной жизни нет, ни хорошей зарплаты, ни уважения — половина людей высказывается, как Наташка, и получается замкнутый круг.

— Им тяжело и голодно, — объяснил я. — Если изменить условия, и люди изменятся. Будет ли улыбаться измученный несчастный человек? Нет. А довольный жизнью и собой всегда стремится радостью поделиться. Это не люди, это система такая, Наташ.

— Ой, типа Крюкова будет улыбаться, ага, — не согласилась со мной сестра.

— То, что я сказал, не исключает наличия упырей. Но все нормальные люди обычно злые, когда уставшие.

Возразить было нечего, и Наташка вздохнула.

Мы приехали… не домой — к зловредной бабке, которая теперь не бегала за нами, а пряталась от нас, я позвонил по объявлениям о сдаче жилья, подтвердил просмотры. Боря обнял Наташку и расплакался.

И только сейчас я кое-что вспомнил, сказал Наташке:

— Звонил Андрей вчера, просил передать, что все у него хорошо. Обещал вечером еще набрать.

Наташка сразу порозовела, выведала все, окончательно успокоилась и стала ждать звонка любимого. Но вместо него позвонил дед, я скоординировал его с Аланом, и он отчитался, что забрал тираж постеров и готов их передать, приедут они, соответственно, в четверг.

Теперь оживился Боря, который свои постеры нарисовал и вызвался ими торговать по вечерам.

— Вечером отожмут выручку, — предостерег его я. — Только на рынке по выходным, там порядок и присмотр, хозяева пасут свое стадо и никому не позволяют его доить.

Время шло. Андрей не звонил, и с каждой минутой уверенность облетала с Наташки. Вот уже девять вечера. И десять. Звонка все нет.

Я пытался утешить сестру, что Андрей не звонит, думая, что она в больнице. Однако интуиция говорила, что что-то здесь не так. Оставалось разобраться, действительно ли это интуиция или — паранойя?

Друзья! Глава чуть короче, чем вы привыкли — не успел. Информация в блоге.

Глава 10

Время разбрасывать камни

Квартира, которую я собирался смотреть, находилась на пятом этаже хрущовки. Как уверял хозяин, «трешка», ремонта нет, мебель — частично, но должно хватить. Две комнаты изолированные, одна проходная, балкон с видом на море, незастекленный.

Вот я и летел наверх, перепрыгивая через ступеньки. Это был типичный подъезд хрущовки — впитавший запахи, сочащиеся из кухонь без вытяжек, изрисованный фаллосами, исписанный названиями групп, помеченный быстро сменяющимися поколениями дворовых котов.

Память взрослого вопила, что нужно бежать из бомжатника, но я-нынешний отлично понимал, что лучше нет, все так живут.

Перед тем я смотрел «двушку», так там тетка весь мозг выковыряла: сюда ходи только на цыпочках, после десяти лучше вообще не ходить, потому что соседи снизу вредные, этот выключатель не трогай, и вообще, если вы тут решите притон устроить, то соседки следят. Две, нет, три. И еще хозяйка будет приходить, контролировать…

Где-то я эту песню уже слышал. Потому дослушал хозяйку из вежливости, покивал и пообещал перезвонить.

У этой «трешки» хозяин — мужчина, а не истеричная тетка, уже огромный плюс, потому я питал надежды, да еще какие, а надежды питали меня.

Дверь — обычная дерматиновая — была приоткрыта. Звонок не работал, я постучал и вошел внутрь. Потянуло сигаретным духом — хозяин курил на кухне.

Прихожая пустовала, ни шкафа, ни вешалки, только облезлый белый табурет и телефон… Да какой! Как у Штирлица, похожий на мини-печатную машинку: черный, блестящий, большой, с огромной трубкой на элегантной подставке. Буду съезжать — выкуплю его. Сейчас такие еще встречаются, но скоро перейдут в разряд антиквариата.

— Есть кто дома? — проговорил я, и из кухни мне ответили сочным басом:

— Заходи, давай. Не разувайся.

Пол устилал паркет, и еще в приличном состоянии, но было грязно, пыльно и натоптано. Я запрокинул голову и посмотрел на потолок, опасаясь увидеть сизые разводы от курева, но нет, видимо, курили тут нечасто.

На кухне за колченогим столом мужик, косматый, как геолог, пил водку и заедал консервированными помидорами, колбасой и хлебом. В углу, как заводящийся трактор, ревел холодильник «Донбасс», такой, с хромированной ручкой, которую нужно потянуть на себя. Двухконфорочная плита, на ней алюминиевая кастрюля, рядом столик, весь облезлый, с перемотанной ножкой, будто его с помойки принесли. И все. Ни одного навесного шкафа.

Мужик округлил глаза, увидев меня, подростка, и все, что мог сказать:

— Ого. Это ты мне звонил, что ли?

Я пожал протянутую лапищу, мозолистую, шершавую, и представился:

— Павел. Да, звонил я.

— Григорий Яковле… Григорий. Просто Григорий. Ну че, идем хату смотреть?

Словно тиски стиснули мою ладонь. Потрясли ее.

Мы вернулись в прихожую, хозяин толкнул ближайшую дверь и с болью проговорил:

— Маленькая комната. Тут была детская, но осталась только кроватка. — Григорий включил свет.

Обои цвета детской неожиданности местами отклеились, но их вполне можно было вернуть на место, не прилагая особых усилий. Ни занавесок, ни шкафов, ничего. Зато «кроватка» оказалась полноценной односпальной кроватью, куда вполне влезет человек среднего роста. Двухметровый хозяин, конечно, не влезет.

— Все вывезла, — пожаловался Григорий. — Только розетки оставила. Даже раковину в ванной сняла, но я новую купил.

— Жена? — осторожно поинтересовался я.

— Сука! — с ненавистью выплюнул он, а потом добавил мечтательно: — Алёна… Какая красавица была! И умница: английский язык, немецкий в совершенстве. Французский — немного. А я, как олень… эх! Мама была права, когда волосы на себе рвала, узнав о нашей свадьбе.

Загородив проход в интересующую меня комнату, он положил мне руки на плечи, дохнул перегаром:

— Послушай мой совет, парень! Или не женись, или не ходи на вахту, рогатым будешь. Мне все говорили, что Алена гуляет, а я не верил. Ой, оле-ень! На полгода в Якутию, и все ей, все ей, шубу песцовую, куртку кожаную, машину «Жигули», а она… вот же сука, вот змея! И детей забрала, и из квартиры все вынесла к бахарю своему.

Схватив за руку, он поволок меня на кухню, налил себе и мне водки, мы чокнулись, он опрокинул рюмку в рот и пожаловался, даже не скривившись:

— Квартира — кооперативная. Пятнадцать лет! Жизни не видел, пахал на алмазах бульдозеристом. Детей не видел, и все зря. Дети меня ненавидят, она так настроила. За что⁈

Огромный косматый мужчина сжал голову руками и заплакал, как маленький. Я растерялся. И что тут скажешь?

— Она еще назад приползет, — сказал я. — Прощения просить будет, кто еще на нее столько денег тратить будет и капризам ее потакать?

Но хозяин продолжал раскачиваться из стороны