Современная зарубежная фантастика-4 - Тэмсин Мьюир

прилавки с едой, подготовленные к зимнему фестивалю. Группа цыган наигрывала свои умиротворяющие мелодии, к которым примешивалось шипение пара от пролитого на землю грога, шкворчание лука, а громче всего – хор голосов, объединенных языческой радостью праздника.

Я влился в людскую массу, продолжая поиски над головами. Ленка наверняка здесь, она так любит традиционные ритуалы, любит жизнь. Я купил чашку грога – доказательство, что я тоже местный и по-прежнему могу находиться среди себе подобных. Прошли часы, солнце начало клониться к закату, стало прохладнее, а я все кружил по площади. И тут чья-то рука выхватила кусок хлеба с козьим сыром со стола впереди. Все, кроме руки, было скрыто людьми. Я рванул сквозь толпу, видя только эти руки, которые так крепко запечатлелись в памяти. Они не были миражом.

Ленка. Ее прекрасные руки.

Она расплатилась с продавцом и повернулась ко мне спиной, накинутая на плечи зеленая кофта развевалась на ветру, словно королевская мантия. На мгновение кофта соскользнула с правого плеча, и от промелькнувшего клочка голой кожи меня охватило такое желание, что зашумело в голове. Я споткнулся, но все равно последовал за ней. Как лучше всего к ней приблизиться? Я не мог положить руку ей на плечо до того, как она меня увидит. Сначала она должна меня увидеть, узнать того человека, который так эгоистично ее покинул в погоне за собственными честолюбивыми планами, человека, который вернулся, хотя она уже начала новую жизнь и хочет попросить ее распрощаться со своим одиночеством и снова изменить всю свою жизнь ради него.

Ленка. Ее прекрасные руки, кожа ее плеч. Я до сих пор ее заслуживаю? Я ускорил шаг, пробиваясь сквозь толпу, и опередил Ленку, а потом развернулся в переулке, по которому она шла, и пошел навстречу. Теперь она была метрах в тридцати или в двадцати пяти. Но нас разделяло слишком много людей. В десяти метрах наши взгляды встретились. Впервые с тех пор, как я покинул Землю, я четко увидел Ленкино лицо. Такое умиротворенное. Я любил каждый ее вздох, каждый взгляд. Словно мир был ее творением, а она присматривала за ним, опустившись на землю в седьмой день, в день отдыха.

Она изменилась, выглядела счастливее, чем я когда-либо видел. Счастливее даже, чем в наши лучшие дни, на пике любви, когда мы соединялись в оргазме в башне курантов. Осталось пять метров.

Я замер. Ленка смотрела прямо на меня. Нет, она смотрела сквозь меня, не узнавая мою материальную форму. Она прошла мимо. Как будто я лишь очередной незнакомец в огромной толпе.

Мог бы я стать чем-то другим в том новом мире, который она построила для себя? Она должна меня увидеть. Иначе мы не сможем начать сначала. Я проклинал разделяющую нас толпу.

Я тенью шел за Ленкой, пытаясь найти более удачную возможность, пока она ела жареный арахис, покупала холсты и шла домой на закате. К тому времени я уже надрался, в основном разнообразным спиртным, которое потоком стекалось через границу со всей Европы, и рыгал ментолом, тмином и кофе после стопок, которые заглатывал по дороге. В голове кишела путаница из смятения и неуверенности, землянин ли я вообще или уже нет. Но тело перемещалось на автопилоте – куда Ленка, туда и я.

Она вернулась в свою квартиру, а я сел на мостовую чуть дальше ее дома. Поверхность была прохладная на ощупь, и меня приободряли далекие голоса людей, возвращающихся домой с фестиваля пьяными и довольными. С тихим гулом зажглись уличные фонари. Прекрасный вечер. Я представил, как поднимаюсь к Ленкиной двери и звоню. Тогда-то она должна меня увидеть. Я с ужасом представлял, как она отреагирует, каждый вариант пугал по-своему. Если она дотронется до меня, обнимет, удержат ли меня кости? Или она убежит, решив, что перед ней труп, привидение. Бесконечная петля мыслей удерживала меня на тротуаре. В голове снова и снова проигрывались ее слова Куржаку. Ей нужна была собственная жизнь, не в тени моих страстей и моих нужд. И тут я увидел ее лицо в толпе, умиротворенное и бесстрастное, ее поступь была такой легкой.

Была ли она сейчас счастливее? Мне нужно было покинуть Землю и привезти частичку космоса. А что нужно Ленке?

Она снова вышла из дома, теперь с большой холщовой сумкой в руке, и я укрылся за углом в конце улицы. Ленка направилась к реке. Я пошел следом за ней по дорожке, но держась на расстоянии, я все никак не мог решиться снова войти в ее мир. Это было бы так просто, достаточно лишь выкрикнуть ее имя, пробежать разделяющее нас расстояние и прикоснуться к ней. Но с каждой секундой я все больше чувствовал себя нежеланным гостем в ее мире.

Она установила мольберт и начала работать над незавершенной картиной с ночным небом.

Я слышал ее голос на записях Куржака, с перечислением всего, что я сделал. Да, зима 1989 года была Большим взрывом моей жизни. Вина за деяния отца, везде меня преследующая, и привела нас сюда.

Ленка что-то отпила из термоса. Кофе? Вино? Мне нужно лишь спросить.

Краска на холсте – порошок и масло, оставляющие следы на хлопковых волокнах, и растворитель, который испаряется, а высохшая масляная краска окисляется. Эта вязкая пленка теперь – новое измерение реальности, заключенное в прямоугольном куске ткани. Новый мир. Перспектива. Ленка нарисовала края пурпурными, показывая влияние Чопры. Она подняла руку к голове, и я не сомневался, хотя и не видел, что пурпурная краска с пальцев осталась на волосах. А если это напоминание о далеком феномене, так глубоко укоренившемся в нашей жизни, останется навсегда? В этой картине – вся наша жизнь. Мое решение улететь. Мое решение поставить что-то выше Ленки. Я выбрал пыль, выбрал космос, выбрал полет в неизвестность, выбрал жизнь в небе над человечеством, высшую миссию, выбрал символы, выбрал искупление.

Я не выбрал Ленку. Не выполнил договора. А теперь она решила пожить для себя. Конечно, я мог бы влиться в эту жизнь. Избавиться от всех оставшихся амбиций, забыть обо всех замыслах и просто жить рядом с Ленкой, как ей хотелось бы, делать все, что она скажет, и не доставлять ей больше проблем. Но такая жизнь не по мне, не только потому, что я никогда не смогу по-настоящему ей отдаться, но и потому, что Ленка отвергнет этот дар как оскорбительный.

Она положила кисть на землю и села у воды. Потом закатала штанины и опустила ступни в реку. С возмущенным кваканьем