Столичный доктор. Том VIII - Сергей Линник

— Может, трахеостомию? Но ведь есть решение, вы что-то придумали? — спросила княжна. — Вижу, у вас на лице написано, что авантюру какую-то готовите.

Я замолчал, глядя в пространство. В памяти всплыл доклад, услышанный на одном конгрессе в конце девяностых. Как же его звали? Август Бир. Спинномозговая анестезия. Полное обезболивание нижней половины тела без потери сознания.

— Подготовить длинную иглу, стерильный кокаин. Положение на боку, колени к животу. Мы сделаем это по методу Бира.

— Никогда не слышала, — призналась Гедройц.

— Сейчас увидите. Немец делал это в клинике. А у нас будет первый случай применения в военно-полевой хирургии. Сможете статью написать.

— Мне только и осталось, что подобной ерундой заниматься. Вот, господин Бурденко напишет, — кивнула она на спину моего протеже. — Ему надо авторитет зарабатывать.

— Подождите минутку, сообразить надо, — остановил я академические споры. — Кокаин быстро сгорит… Где там эта японская аптечка?

Принесли коробочку, подарок от благодарных пациентов. Ампулы в ней, конечно, с иероглифами, но и латиница тоже присутствовала. Экстракт надпочечников мы общими усилиями распознали. А вот и не знал я, кто и когда адреналин выделил. Моя вина, нашему эндокринному производству такое под силу, и очистка наверняка получше была бы. Но имеем что имеем.

— Ампулу в шприц, все сто микрограмм!

— Зачем? — спросила Вера.

— Продлить действие кокаина, конечно. Приступаем! И дай бог, чтобы давление падать не начало!

Поручик не кричал. Даже не стонал. Чуть дернулся только, когда игла со скрипом прошла между третьим и четвёртым поясничными позвонками.

— Господа, мы на месте, — сказал я, когда из иглы закапал ликвор. — Шприц!

Операция шла почти два часа. Провели ревизию, удалили селезенку, кусок подвздошной кишки. Гедройц была безукоризненна. Думаю, Трепову можно простить всё за то, что привел ее к нам. Профессионал высочайшего уровня. Имея такого зама, можно спокойно уходить в загул. Бурденко ассистировал, подавая инструменты молча, почти не мигая. Всё прошло как по нотам. Лихницкий, пока мы возились с животом, подлатал лицо.

Давление, конечно, падало. Как и сказала Гедройц, авантюра. Так только шок усугубить можно. Капали тот же кокаин в вену, атропином сердце разгоняли. Господь миловал, обошлось.

Когда всё закончилось, и я снял перчатки, в операционной повисла тишина.

— Поздравляю всех участников и пациента, — сказал я и вышел.

На выходе ждал адъютант. Бежал, не шел.

— Ваше сиятельство? — с надеждой спросил он.

— Жить будет, — устало ответил я. — Но пусть готовится к дополнительным операциям на лице — его восстанавливать придется долго.

— Благодарю, — он выдохнул с облегчением. — Разрешите откланяться?

— Езжайте с богом.

Адъютант замялся.

— Ваша светлость, позвольте забрать шлем поручика? Очень мало их, берегут прямо… Просили вернуть.

— Да, конечно. Не претендую.

Гедройц вышла, встала рядом со мной, и закурила.

— Не люблю громких слов, но это было… почти гениально.

— Придумал не я, только вспомнил. Да и вы сами понимаете, метод не для потока. Слишком велик риск осложнений, высокие требования к стерильности, точности укола. Короче, для избранных. Так что попробовали, запомнили, и продолжаем работать менее экзотическими способами.

* * *

Письма, что передали из Мукдена с новыми врачами, я отложил до вечера. После операционной — руки слегка потряхивало, мозги варились в собственном соку, будто каша в котелке. Изучать чужие мысли в таком состоянии — всё равно что пить портвейн после голодания: быстро в голову и надолго.

Сел у палатки, закутался в шинель, на коленях — кожаная папка. Вокруг тишина. Фельдшеры, отмыв операционную, разошлись, даже Гедройц куда-то пропала. Ладно, немножко отошел, можно приступить к корреспонденции.

Первое письмо — в тонком конверте. Почерк ровный и уверенный, женский.

Лиза.

Я сразу всё понял. По запаху. Какие-то духи, которые она постоянно использует.

'Евгений Александрович…

Я сожалею, что не успела проститься в Мукдене. Всё было слишком… запутанно. Я не хотела, чтобы между нами осталась неловкость. Я понимаю, что теперь всё иначе. Но если я могу чем-то помочь — пожалуйста, скажи. Я искренне…'

Я отложил письмо, глядя в темноту.

«Чем помочь?» — хмыкнул я про себя. — «Не мешать, Лиза. Один раз уже помогла — спасибо.»

И пусть звучит грубо, но так оно и есть. Хотел бы быть добрее, но после ада эвакуации по раскисшей грязи, после сортировки и двенадцати часов у стола — доброта во мне спит покрепче чем Белоснежка. Впрочем, завуалированные извинения засчитаны, беру следующий конверт.

Он без изысков, казенный, таких тут сотни. Почерк размашистый, лихой, с неожиданно выскакивающими вверх буквами. Макаров.

Улыбнулся. Жив-здоров, выписывается из госпиталя. Правая рука почти работает — спасибо мне и всей команде. Всякие разные новости, даже сплетни. Макаров подтверждает, что Алексеев висит на волоске, военные и флотские ждут высочайшего визита, в ходе которого все решится. Заодно и Безобразов тоже под раздачу попадет. Пустячок, а приятно.

* * *

Утро выдалось ясное, как по заказу. Сухая дорога, бодрый ветерок, солнце сквозь легкую дымку. Казалось бы — живи да радуйся. Только радоваться не тянуло.

Повозка скрипела терпеливо, как старый врач, которому опять велели выйти в ночное дежурство. Жиган, сидевший рядом, жевал что-то невнятное и смотрел на мир глазами человека, давно потерявшего интерес к его красоте.

Мы направлялись в тот самый полк, откуда прибыл поручик Волков. Проснувшись с утра, я вдруг понял — мне нужны были цифры. Иногда бумага говорит громче всех сирен. Как выяснилось, этот полк был единственным, в котором раздали каски. Вот мне и стало интересно, каковы же результаты испытаний.

Встретили меня на дальних подступах, но универсальный пароль «Князь Баталов из госпиталя Красного Креста» сработал и здесь. Потому что уже знали. Зарекомендовались уже. А с докторами ссориться — себя не жалеть. Провели сразу к командиру. С утра он был не в штабе, не в подразделениях, а в личном блиндаже. Может, молился за успех русского оружия, не знаю. Меня, кстати, внутрь пригласили. А что, уютненько, комфортно даже.

— Князь Баталов, заведую госпиталем Красного Креста. К нам вчера доставили вашего офицера, поручика Волкова.

— Подполковник Данилов, Вадим Георгиевич, — прохрипел басом высокий и тучный вояка лет сорока. — Про Волкова помню, вот, собирался отправить нарочного, узнать, как он там. Отличный ведь офицер растет! Рос, конечно, — грустно исправился он. — Вот, писал представление на него,