Поручик - Константин Константинович Костин

И аппарат и трубка были на месте, а то вспомнились мне рассказы тех, кто застал советские времена, что уличные телефоны часто курочили или отрезали трубки. Ломали — чтобы мелочь достать, а трубки… Не знаю зачем, может, просто руки чесались.

Сюда, к счастью, эта мода не дошла, так что я бросил к телефон монетку в два гроша и набрал номер своего начальника.

— Начальник отдела уголовного розыска майор Земитки слушаю вас.

— Товарищ майор, Челковки.

— Что случилось, поручик?

— Помните ту записку кляузную на меня?

— Век бы ее не помнить… Что?

— Каким почерком она была написана?

— Корявым. Видимо, левой рукой писали, или почерк пытались изменить.

— А можно сказать, что ее школьник написал?

Трубка помолчала.

— Лес, ты там на тропу войны встал, что ли? Заподозрил кого-то и отомстить собираешься?

— Господь с вами, товарищ майор…

— Не упоминай всуе. Что тогда?

— Есть подозреваемый. Школьник из дома напротив Ласкорадкового…

Трубка снова помолчала. Потом зашуршала, видимо, майор рассматривал записку.

— Не похоже на школьника, — наконец, сказал он, — взрослый почерк. Ну или по каллиграфии у твоего мальчишки одни двойки.

— Спасибо, товарищ майор. Разрешите продолжать?

— Продолжай… то есть стой!

Но я трубку уже повесил. Из любопытства по примеру Лелика ткнул по аппарату, но тот наотрез отказался возвращать монетку. Видимо, нужна особая ухватка.

Так-так-так, интересненько… Если почерк не детский — значит, писал не школьник. Значит, все же меня пытаются скомпрометировать из-за дела о пожаре. Кто-то, вероятно, один из доверенных людей директора винзавода, возможно, хотя и необязательно, убийца сторожа — навряд ли у директора куча подручных на все случаи жизни, вон, даже у Шефа из «Бриллиантовой руки» всего двое было, Лелик да Геша — так вот, кто-то проследил за мной и как-то вычислил, что в соседнем доме живет мальчишка-фотограф. Как — пока неясно, но суть не в этом. Может, просто знал его, может, увидел идущего с фотиком и быстро сымпровизировал, не знаю. Так вот, этот самый Кто-то заказал мальчишке сфоткать меня и Ленку, забрал проявленные фото и отправил в комендатуру.

Какой отсюда вывод?

Мальчишка видел этого Кого-то. И может описать его или же просто знать, кто это такой, дядя Иржи какой-нибудь. Но меня мальчишка явственно боится и ничего не скажет, если я спрошу по-хорошему. А по-плохому мне спрашивать нельзя, на мне форма. Да и знает он меня в лицо…

Значит, надо, чтобы спросил кто-то другой…

* * *

— Помочь, значит… — Любка Ружка закинула ногу на ногу, отчего ее клетчатая юбка съехала до совсем уж крайних пределов, — То есть, ты с какими-то школьницами обжимаешься, а я тебя выручать должна?

Ну а кого еще можно попросить? У меня пока что мало знакомства среди местного криминалитета, только Любка и ее фанаты «Бажиты». Мне, в конце концов, не бить мальчишку надо и не ножом стращать. На него достаточно грозно взглянуть — он и расколется. Вот я и попросил Любку прийти ко мне домой вечером. Надеюсь, она не проходит по категории распутных девиц, иначе меня квартирная хозяйка съест с потрохами. Не знаю, на что там Любка себе рассчитывала, но поначалу в ее глазах стыл некий испуг, быстро растаявший, когда я ей рассказал свою проблему.

— Ленка мне как сестра. Младшая.

— Всякое с сестрами бывает. Младшими. И старшими тоже, — злобно прищурилась Любка, но пляшущие в глаза чертики — непонятно только, зеруты или бажуты — говорили о том, что она просто-напросто глумится. И ревнует, конечно, но невсерьез, в глубине души.

— Гражданка Ружка, нужно помочь родной милиции!

Любка встала со стула, качая бедрами с какой-то отчаянной амплитудой, подошла ко мне, сидящему за столом, и нависла, как коршун над добычей:

— Кто лучше, я или она?

— Вы обе хороши, две вредины, молодая и постарше.

— Вредины?

— Ага.

Любка склонилась к моему лицу, я почувствовал ее дыхание.

— Целуй, — сказала она и закрыла глаза.

* * *

Когда я ее проводил — целовались! Только целовались! — хозяйки поблизости не было. Надеюсь. Впрочем, мой сосед, товарищ Корморан, тот самый старик, который проводит дни, попивая вино и рассматривая озеро, нас все же пропалил. Правда, ничего не сказал, только подмигнул мне, когда я возвращался, проводив Любку.

Тоже интересная личность. Ветеран войны, причем — с правильной стороны. А то Пепла, знаете ли, несколько разделилась, когда пришли немцы. Одни ушли в добровольческий легион СС «Карст», другие подались в Красную армию. А некоторые, как мой сосед — остались партизанить. Я один раз спросил у тетушки Марты, своей квартирной хозяйки, о соседе. В подробности она не вдавалась, то ли не знала, то ли не хотела рассказывать, но рассказала о том, что орденов и медалей у старика — полна грудь. А также персональная пенсия и наградной пистолет, «вальтер», тот самый, который Корморан забрал у самолично зарезанного им немецкого офицера.

Товарищ Корморан, как я понял, вообще нож предпочитал. А то и так — голыми руками. Нет, не душил, если вы об этом подумали. Акваланг, насколько я помню, только после войны изобрели, верно? Так вот, пепельских партизан это не остановило. С какой-то самодельной приспособой для дыхания под водой, сварганенной из противогаза, Корморан подплывал к лодкам, на которых вермахтовцы любили кататься по озеру — и переворачивал их. А того, кто выпал — за ноги и под воду. У него даже прозвище было — Зерута.

Сейчас же товарищ Зерута подмигнул мне и возвратился к созерцанию озерной глади, возможно, воспоминая, как топил в этом озере какого-нибудь штурмбанфюрера СС.

* * *

Марек Потканки, ученик седьмого класса, обладатель красного пионерского галстука — который сейчас, впрочем, остался лежать в шкафу, потому что какой смысл его надевать, если учителя не увидят? — любимчик классной руководительницы и нелюбимчик почти всего седьмого класса, вышел их квартиры и, весело стуча подошвами по ступенькам, запрыгал вниз по лестнице.

— Стоять! — произнесла тень, вынырнувшая из-под лестницы и ухватившая его за воротник рубашки.

Марек испытал поочередно самые противоречивые чувства: страх, облегчение, когда увидел, что его поймал не какой-то дворовый хулиган, а всего лишь девчонка, а потом опять страх, когда девчонка затащила его под лестницу и зажала в углу.

— Ты кто? — пискнул он, пытаясь не смотреть на… не