Ключи петроградские. Путь в академию - Мелалика Невинная

– Я там сейчас чуть под раздачу не попал. Комиссия считает, что вы не сами сделали эту работу, а вам ее кто-то написал, причем, скорее всего, кто-то из преподавательского состава. Обвинили в этом меня. Раз я вас защищаю, видимо, я вам работу и писал, потому что абитуриент, тем более не изучавший еще многих дисциплин, сам просто не может додуматься до подобного.

Он сел на край стола и уставился в окно. Я проследила за его взглядом.

– Я посмотрел вашу работу, – тихо сказал Дмитрий. – Она, не побоюсь этого громкого слова, гениальна. Это заявка на будущий диплом, но комиссия решила, что вам ее и сделал либо дипломник, либо преподаватель.

Он замолчал, совершенно по-юношески покачал ногой, потом очень тактичным тоном спросил:

– Женя, скажите мне, только честно, вы действительно сами писали эту работу или вам все же помогли?

– Я сама писала эту работу, – жестко ответила я, ощутив, как мой голос звенит от злых слез, – и готова доказать это комиссии. Скажите, что делают в таких случаях?

– Подают апелляцию, – ответил Дмитрий.

– Я подам апелляцию. – Я стукнула кулаком по краю стола. – Прямо сейчас. Вы скажете, как ее писать, и я напишу. На имя ректора же, да?

– Нет, – голос его стал грустным. – На имя исполняющего обязанности ректора. К сожалению, ректор сейчас отсутствует в академии. Если бы он был здесь, скорее всего, проблемы с вашим заданием не возникло бы. Решение о том, чтобы обнулить вашу работу, принимал исполняющий обязанности, и на его же имя вам придется подавать заявление.

– Да хоть на кого, – отчаянно бросила я. – Я напишу. Диктуйте, как правильно.

Когда я закончила писать, Дмитрий забрал у меня листок, проверил текст.

– Я сам отнесу, – сказал он мне.

– Тогда вас начнут подозревать еще больше, – усмехнулась я. – Типа: раз вы за меня вписываетесь, точно виноваты.

– У меня есть свои резоны вписываться за вас, – уверил он.

– Как знаете, – вздохнула я, отчасти внутренне ликуя: хоть в этом мне повезло. Потом поняла: в этом повезло, а в другом? – Блин, а как же теперь быть с комнатой… Я же не поступила, общежития мне не дадут, а жить негде.

– В крайнем случае можете пожить у меня, – спокойно сказал Дмитрий в ответ. – Нет, вы меня не стесните. У меня две свободные комнаты. Но я поговорю с комиссией и на этот счет. Думаю, пока вы можете оставаться в вашей жилой ячейке. Тем более что поступившим тоже нужно время на оформление и переезд.

– Спасибо, – вздохнула я. – Вы меня очень выручаете.

Пойти за вороном я не решалась очень долго. Стояла перед сто седьмым кабинетом и смотрела, как туда тянутся абитуриенты – кто-то с радостью, кто-то в печали. Они разбирали своих питомцев, чтобы погулять, возвращали, а я все стояла. У меня не было слов, чтобы сказать ворону. Вернее, слова-то были, но я не хотела слышать его ответ. Если он сказал «не поступаешь – расстаемся», так оно и будет, а я вдруг поняла, что так привыкла к нему за это время, как будто он всегда был со мной. У меня, кроме него, по большому счету, никого и не было, а теперь придется отвечать за базар.

Ладно, Твардовская, наконец сказала я себе, все равно ведь придется. Иди уже.

– Что-то не так? – тревожно спросил ворон, когда я вышла с ним на набережную Фонтанки, подальше от абитуриентов и их фамильяров, оккупировавших двор.

– Да, – с прохладцей ответила я, – я не поступила.

Пока мы шли сюда, я прикидывала в уме, что сказать ему еще, но, произнеся эти слова, осознала, что больше слов у меня и нет. Дальше ворон должен был говорить сам, что он и сделал. Пернатый слетел на парапет, посмотрел на меня с удивлением, потом в сторону академии, я бы даже сказала, что со злостью.

– Как не поступила? Это невозможно! Ты же шла идеально! Даже твой русский погоды не делал!

– Мне поставили ноль баллов за творческое задание, – нехотя пояснила я, вдруг почувствовав себя невероятно уставшей. Мне захотелось просто сесть здесь же, под ограждением, и сидеть так целую вечность, глядя на академию. – Исполняющий обязанности ректора решил, что задание выполнил кто-то другой. Подозревали Дмитрия, поскольку он за меня вписался – пошел уточнять, что это было. Апелляцию мы с ним написали.

Ворон ответил не сразу. Сначала он распушился и шумно задышал, будто внутри него раздувался и сдувался кузнечный мех. Развернул крылья, свернул, потоптался на парапете.

– Вот же… – просвистел он, но осекся и замолчал.

Кинул гневный взгляд на стеклянный купол академии.

– Тебя будут топить, – сдувшись, сухо резюмировал пернатый. – Причем готовься к тому, что топить будут капитально. Помнишь, когда мы только познакомились, я сказал, что тебе объяснят твою профнепригодность, не стесняясь в выражениях. Так вот, это время пришло. Бить будут по больному или по абсурдному, что вроде бы и к делу не пришьешь. Могут, конечно, выслушать твои аргументы и поверить, но в это не верю уже я. Что бы тебе ни сказали, стой на своем и проси дополнительное или проверочное задание. Если хотят, пусть составят тебе его сами и как-то следят за исполнением, раз такие умные. Это отчасти против правил, но не божьего же суда требовать.

Я пристально посмотрела на ворона. Ну, подумалось мне, не тяни. Давай, скажи теперь, что наш контракт расторгнут и ты больше не мой фамильяр. Впрочем, он же мудрая птица – наверное, хочет подождать до рассмотрения апелляции.

– Ты суши любишь? – вместо этого спросил ворон. – А роллы?

– Не знаю, – глупо отозвалась я. – Я их ни разу не пробовала.

– Вот и отлично, – заверил он, вспархивая мне на плечо. – Сейчас мы пойдем на Кирочную, и я покажу тебе там одно заведение. Будем пробовать японскую кухню питерского разлива и выяснять, что тебе понравится.

– То есть ты все еще мой фамильяр? – не выдержала я, когда мы вышли на Литейный.

– Не дождетесь, – демонстративно хмыкнул ворон. – Кто-то же должен за тобой присматривать. Мне тебя еще палочками есть учить, а я, вообще-то, птичка, у меня лапки!

Я рассмеялась, а пернатый прижался ко мне и прошептал этим своим почти человеческим голосом, лишенным скрипов и шумов:

– Мечты должны сбываться. Так что мы за твою еще поборемся.

Глава 12

– У вас это вообще второе высшее!

– В правилах академии ничего не сказано о том, каким по счету образованием может быть обучение в академии. Кроме того, поскольку, как вы сами подчеркнули, у меня уже есть первое образование, я знаю, как пишутся и оформляются работы разного рода. Как вы могли выяснить из поданных мной документов, я училась в педагогическом вузе. Я знаю, как пишутся не только дипломы, но и методические разработки и учебники.

– Но вы не учились по магической специальности.

– То, о чем я пишу, я знаю с детства. Работа построена на моем личном опыте, свидетелем которому был в том числе и Дмитрий Иванович. Это не он помогал мне. Это я помогала ему в создании заданий для студентов. Ко всему, я сдавала ОБЖ и сакральную геометрию. В своей работе я использую терминологию и данные из соответствующих учебников. Это можно увидеть по списку литературы.

Апелляционная комиссия состояла из трех человек: двух молчаливых женщин с постными лицами (им явно не хотелось тратить на меня время) и исполняющего обязанности ректора – подтянутого бодрого типа лет сорока пяти. Он был в модном серо-синем костюме с искрой, идеально выбрит и на всю аудиторию благоухал резким шипровым парфюмом. Его имя и отчество упорно выпадали у меня из головы, оставалась только фамилия – Семенов. Он-то и засыпа́л меня каверзными вопросами и не менее каверзными возражениями на все, что бы я ни говорила.

– Если желаете, можете сверить мое сочинение по русскому языку с текстом моей работы, – продолжила я. – Так вы поймете, что их писал один и тот же человек.

– Я знаю, что такое рерайтинг, – усмехнулся Семенов, стряхивая невидимую пыль с лацканов пиджака. – Работу вам могли написать, а вы переписали ее своими словами и своим языком. В вашей анкете