Проклятый Лекарь. Том 2 - Виктор Молотов

на корточки, делая вид, что поправляю шнурок, и осторожно положил руку на ещё тёплое тельце. Нюхль, невидимый на моём плече, заинтересованно свесился вниз, предвкушая маленькое чудо.

Сосредоточился, потянулся к тому тёмному, холодному источнику силы внутри, который и был моей сутью. Я направил в крошечное тело всю доступную мне толику тёмной энергии.

Ничего.

Абсолютно ничего. Даже малейшей искры, даже подрагивания пёрышка. Сосуд был пуст. Я был похож на великого мага, который забыл все свои заклинания. На воина, потерявшего свой меч.

Я почувствовал, как Нюхль на плече разочарованно пискнул и отвернулся. Его печаль была почти осязаемой. Он тоже чувствовал эту пустоту. Мы оба были отрезаны от источника нашей истинной силы.

Чёрт. Я спас от смерти графа, поставив диагноз, который не смогли бы поставить лучшие умы столицы, но не мог поднять даже паршивого голубя. Проклятье работало безупречно, превращая меня в целителя и отбирая силу повелителя.

Всё-таки работу в морге пропускать нельзя. Это не просто работа. Это моя тренировочная площадка. Мой алтарь.

В вагоне метро, под мерный стук колёс, я смотрел на своё отражение в тёмном стекле. Напротив сидели уставшие, безликие люди, погружённые в свои мелкие заботы.

Моя одержимость спасением графа Ливенталя была абсолютно логична. Это не было проявлением сочувствия или врачебного долга. Это была многоходовая инвестиция, ради которой стоило временно пожертвовать прогрессом в некромантии.

Дело было не в Живе. Десять, двадцать, даже сто процентов, которые я мог бы получить с него — это лишь тактическая выгода, одна заправка топливного бака. Я же играл вдолгую.

Граф Ливенталь, обязанный мне жизнью — это не просто разовый источник благодарности. Это пожизненный абонемент на неё.

Это доступ к его ресурсам, к его связям в высшем свете, к его архивам. Это невидимый щит, который прикроет меня от Морозова и ему подобных. Один спасённый и вечно благодарный аристократ такого ранга стоит сотни вылеченных простолюдинов, которые забудут моё имя через неделю.

Это была не медицина. Это была политика.

Прагматично? Безусловно. Цинично? Абсолютно.

Но именно так выживают и строят империи. И неважно, в каком мире.

С этими мыслями я доехал до своей станции и поднялся в квартиру. Холодный стратегический расчёт уступил место бытовым реалиям, которые, впрочем, требовали не меньшего внимания.

Ужин прошёл в непривычной, гнетущей тишине. Аглая лениво ковыряла вилкой в тарелке с великолепным жарким, демонстративно вздыхая.

Костомар, обычно являвшийся центром любого кухонного действа, сгорбившись, сидел в углу, изредка произнося своё коронное «я ем грунт» с такой вселенской тоской, что даже мне, существу, лишённому большинства эмоций, хотелось его пожалеть.

— Что случилось? — спросил я, откладывая приборы. Этот молчаливый саботаж начинал действовать на нервы.

— Я чувствую себя намного лучше, — Аглая наконец подняла на меня глаза, и в них больше не было страха, только упрямство. — И я хочу уже выйти отсюда. Не поймите неправильно, Святослав, вы спасли меня, и здесь… весело. Но всё же это клетка.

— Я ем грунт, — подтвердил Костомар самым печальным тоном, на который были способны его костяные связки.

Хотя он всего лишь играл свою роль.

Она начала давить. Её терпение было на исходе. Ещё пара дней, и она снова попытается сбежать, но на этот раз — от меня. Нужно было ускоряться. Проблема Ливенталя и проблема Аглаи сплелись в один тугой узел. Развязав один, я развяжу и второй.

Я выдержал паузу, давая прочувствовать всю глубину ее заточения. А затем ответил — не как сочувствующий друг, а как старший брат, излагающий план.

— Ваше нетерпение понятно, — сказал я, глядя прямо на Аглаю. — Но любой необдуманный шаг сейчас — это катастрофа. План по вашему безопасному выходу из этой ситуации уже есть. Но он, как хороший хирургический инструмент, требует точной настройки. Сначала я должен решить одну критически важную проблему во внешнем мире. Как только я её решу, мы немедленно приступим к реализации второй части плана — вашей. Потерпите ещё немного. Свобода уже близка, но спешка может её от вас оттолкнуть навсегда.

Мои слова подействовали. В глазах Аглаи упрямство сменилось задумчивостью, а затем — робкой надеждой. Она ничего не ответила, но слегка кивнула, принимая мои условия. Она поняла, что я не просто держу её здесь, а работаю над решением.

— Я ем грунт! — с внезапным оптимизмом произнёс Костомар, выпрямляясь во весь свой двухметровый рост. В его интонации отчётливо слышалось: «Вот это другой разговор!»

Кажется, он уже переигрывает. Впрочем, неважно. Пусть развлекается.

Следующим утром, сразу после планёрки я, проигнорировав попытку Вари завязать со мной разговор, направился прямиком в палату к Ливенталю. Он не лежал в кровати, а уже сидел в кресле-каталке, одетый, с пухлой папкой из тёмно-синей кожи с тиснёным гербом его рода на коленях. Он был человеком дела.

— Мои люди проработали всю ночь, — он протянул мне папку, когда я вошёл. — Всё, что удалось нарыть на профессора Абросимова. Каждая сплетня, каждый слух, каждый официальный документ.

Я сел напротив и углубился в чтение.

Биография гения. Блестящая карьера, сотни спасённых жизней, патенты на революционные хирургические инструменты, международное признание…

Сплошная стена из достижений. Неприступная крепость. Но я знал — у каждой крепости есть потайной ход или, на худой конец, трещина в стене. Я листал дальше, пропуская хвалебные оды и благодарственные письма от спасённых аристократов…

И вот оно. Одна страничка, отпечатанная из полицейского архива, выбивающаяся из общего хора. Тёмное пятно на сияющей репутации.

«Селиверстова Анастасия Игоревна, 28 лет. Диагноз: гигантская аневризма базилярной артерии. Исход: летальный, интраоперационное кровотечение. Дата: три года назад».

Вот она. Трещина.

— Я могу приказать своим людям его обработать, — предложил Ливенталь, видя, что я остановился на этой странице. — Запугать, подкупить его ассистентов, найти компромат на семью. Он будет сговорчивее.

— Опять вы со своим бандитизмом, — я устало покачал головой, закрывая папку. — Ваше сиятельство, нам не нужен напуганный хирург. Нам нужен мотивированный хирург. Хирург, который захочет сделать эту операцию лучше, чем любую другую в своей жизни, чтобы доказать что-то всему миру и, в первую очередь, самому себе. А для этого требуется более тонкий подход.

— Хорошо, — граф откинулся на подушки, впервые полностью доверяя мне не только своё тело, но и свою стратегию. — Действуйте.

Вернувшись в ординаторскую, я набрал номер частной клиники, где Абросимов, судя по документам, успешно оперировал вот уже несколько десятков лет. После десяти минут ожидания под звуки усыпляющей