Колыбель молчания - Алексей Кирсанов

«Смотри… Телеметрия… Пилигрима…»

Данные были обрывками, словно их посылал поврежденный или безумный компьютер:

Вектор тяги скакал хаотично. Кратковременные, резкие включения двигателей на полную мощность в случайных направлениях. Корабль дергался на орбите, как муха в паутине. Один маневр выводил его на опасное сближение с обломками пояса (которых там не было при их прибытии), другой – на траекторию к верхним слоям атмосферы, грозя срывом с орбиты. Никакой логики. Никакой цели. Чистый, бессмысленный хаос движения.

Красными мигающими метками помечались отсеки за отсеком. Медсектор. Инженерный блок. Каюты экипажа. Каждый сигнал означал потерю давления, взрыв клапана или прорыв корпуса. Но никаких сигналов тревоги о столкновениях. Это было похоже на саморазбор. Как будто кто-то внутри методично вскрывал корабль.

Системы Жизнеобеспечения: Показатели скакали от критически низких до опасно высоких. Температура в одних отсеках падала ниже нуля, в других – зашкаливала. Уровень кислорода то падал до минимума, то взлетал до токсичных значений. Системы, рассчитанные на точный баланс, работали на износ и самоуничтожение.

Энергетика: Всплески потребления энергии сменялись глубокими провалами. Яркие вспышки на тепловизоре в местах, где их быть не должно – короткие замыкания или… что-то иное? Аккумуляторы разряжались скачками, словно их пожирала невидимая сущность.

«Он… не мертв…» – прошептал Джулиан, вглядываясь в скачущие цифры. «Он… безумен. Как они.» Он кивнул в сторону Майи, Лео, Марка. Корабль вел себя как зараженный колонист в финальной стадии: бесцельные, разрушительные движения, самоуничтожение систем, игнорирование базовых инстинктов самосохранения. «Пилигрим» был гигантским, металлическим Стадией 3, пляшущим на орбите под дирижерскую палочку Колыбели.

Элиас отвернулся от монитора. Ледяная волна безнадежности накрыла его с головой. Он посмотрел на Джекса, который все еще, как заведенный, нажимал кнопки, посылая немой SOS в бездну. На Джулиана, чье лицо стало пепельно-серым. На их немых сокамерников, уже ушедших в иной ритм.

«Никакого… спасения…» – слова вырвались тихо, но прозвучали как приговор. «Корабль… потерян. Орбита… закрыта.» Даже если бы они нашли способ подняться (что не возможно), даже если бы чудом запустили шаттл (который был разбит в ангаре «Зари»), на орбите их ждал бы не спасатель, а безумный, саморазрушающийся корабль-ловушка. Или просто вакуум, если «Пилигрим» окончательно разорвет себя на части.

Джулиан медленно покачал головой. «Шанс… нулевой. Мы… здесь. До… конца.» Он посмотрел на иллюминатор, в пульсирующую голубизну долины внизу. В центр. К «инкубатору». Туда, куда их вела Колыбель. Туда, куда звал план Лео Коста – их последняя, отчаянная ставка на смысл перед исчезновением.

Джекс издал резкий, гортанный звук – не крик, а скорее рычание бессилия. Он ударил кулаком по пульту связи. Индикатор SOS захлебнулся и погас. Он отшвырнул микрофон. Его плечи сгорбились, голова опустилась. Последняя иллюзия рухнула. Он был инженером, а теперь ему нечего чинить, не с чем бороться на техническом уровне. Только биология. Только чужой цикл. Или план самоубийственной мести.

Молчание на станции «Глубина» стало иным. Не просто отсутствием слов. Это была пустота после падения последней надежды. Даже гул Колыбели казался тише, как будто планета удовлетворенно выдохнула, зная, что ее добыча никуда не денется. «Пилигрим» молчал. Орбита была мертва. Они были заперты на светящейся могиле под названием Колыбель. И единственный путь, который у них оставался, вел не вверх, к звездам, а вниз, в пульсирующее сердце тьмы.

Глава 24: В сердце тьмы

Молчание после смерти связи с «Пилигримом» было густым, как кровь. Оно заполнило каменную утробу «Глубины», приглушив даже вечный гул Колыбели и ритмичные звуки их деградирующих товарищей. Элиас Вернер стоял у иллюминатора, глядя не вверх, на черное небо, где плясал мертвый корабль, а вниз. В пульсирующее, голубовато-зеленое море долины «Надежда». Сеть нейро-корней светилась ярче, волны света бежали чаще, мощнее, словно гигантское сердце ускоряло свой бег. К центру, к тому слепящему пятну, стекались темные ручейки – стада зараженных, неумолимо влекомые неведомым магнитом. Там был эпицентр. Там было «оно». Ядро. Инкубатор.

Лео Коста лежал на лежанке, его дыхание было ровным, механическим. Глаза открыты, устремлены в потолок, лишенные осознания. Но его руки… Его руки медленно двигались. Не били, не стучали. Пальцы сжимались в кулак, потом разжимались. Снова сжимались. Медленно. Ритмично. Как будто он сжимал невидимую рукоять. Или воображаемое сердце врага.

Джулиан Картер заметил это первым. Он подошел, осторожно, как к спящему зверю. «Лео?» – прошептал он, не надеясь на ответ. Ответа не было. Только сжимание кулака. Разжимание.

Внезапно Лео издал звук. Не бормотание. Не стон. Низкое, протяжное рычание, идущее из глубины грудной клетки. «Гррррр…» Оно длилось несколько секунд, затем стихло. Кулак сжался особенно сильно, суставы побелели. Потом разжался. Рычание повторилось, чуть громче, с гортанным вибрато на конце. «Гррр-ааа…»

Элиас оторвался от иллюминатора. Джекс Риггс поднял голову от пульта, где он бесцельно водил пальцами по пыли. Они смотрели на Лео. На его сжимающийся кулак. На его пустой, но странно напряженный взгляд.

«Он… злится?» – хрипло произнес Джекс. Слово «злится» вышло коряво, с усилием.

Джулиан пригляделся. Это не была ярость разрушителей с базы. Это было что-то глубже. Первобытнее. Как у зверя, загнанного в угол, который знает, что обречен, но инстинкт велит драться. «Не злость… Отчаяние? Импульс… сопротивляться?» – предположил он. Его собственные пальцы сжались в кулаки. Бессилие врача перед болезнью сменялось чем-то иным. Гневом. На Колыбель. На корпорацию. На собственную обреченность.

Лео снова зарычал, на этот раз резче, почти как команда: «Гррр-ааа! Цен-тр!» Слово «центр» вырвалось нечленораздельно, сплющенно, но узнаваемо. Его рука дернулась, указательный палец вытянулся, тыча вниз, сквозь пол, в сердце долины. Потом снова сжалась в кулак. «Гррр! Уб-рать!»

Тишина в станции стала звенящей. Даже Марк перестал стучать на мгновение. Майя замерла в покачивании. Рычание Лео, его сжатый кулак, его тычок пальцем вниз – это был не просто рефлекс. Это был примитивный, вырванный из глубин деградирующего разума, но план. Последняя искра его биологической сущности, протестующей против превращения в топливо.

«Он… прав…» – Элиас сказал это тихо, но с неожиданной твердостью. Он подошел к Лео, глядя не на его пустые глаза, а на его сжатый кулак. «Центр. Ядро. Там… ответ. Там… конец.»

Джулиан закрыл глаза. Мысль о возвращении в долину, в самое пекло, вызывала физическую тошноту. Но альтернатива? Ждать, пока Колыбель окончательно сотрет их личности здесь, в этой каменной могиле? Стать такими же, как Майя и Лео? Безмолвно влиться в стадо и раствориться в пульсирующей массе?

«Риск…» – начал он, открыв глаза. «Смерть. Быстрая… или… хуже.» Он кивнул на Лео. «Не дойдем… не сможем… думать… действовать.»

«Уже… не думаем…» – возразил Джекс, стукнув кулаком по своему лому, лежавшему на пульте. Звук был резким, металлическим. «Но… можем… сделать.» Он показал на коробки со взрывчаткой, припасенные для возможного укрепления станции. «Бум. Большой бум.»

Элиас присоединился к обсуждению, его речь была медленной, с паузами, но логика, подстегиваемая адреналином отчаяния, пробивалась сквозь туман:

Цель 1: Уничтожение. «Если есть… слабое место… структура… энергетический узел… Попытаться… нанести урон. Замедлить… остановить цикл.» Он не верил в это до конца, но это давало цель. «Взрывчатка… Джекса.»

Цель 2: Доказательства. «Глазами… увидеть. Записать. Фото… видео… сенсоры… станции.» Он ткнул пальцем в портативные рекордеры, камеры, образцы контейнеров. «Если сигнал… не дошел… Земля… должна… увидеть правду. Ужас… масштаб.»

Цель 3: Понимание. «Узнать… что оно? Рождается? Пробуждается? Уходит? Чтобы… предупредить… точнее.» Это была самая призрачная цель, но она горела в нем, лингвисте, до последнего.

Цель Лео: «Не… стать… сырьем.» – резюмировал Джулиан, глядя на биолога. «Умереть… людьми. Сражаясь.»

Риск был чудовищным. Шансы – ничтожными. Но это был их выбор. Последний акт воли перед