Раскол - Рита Хоффман

Рывком открыв дверь, Хэль застыл на пороге каморки, разглядывая…

– Что там? – Подоспевшая Ромэйн попыталась пролезть мимо него, но Халахэль оттолкнул ее бедром. – Да что такое?

– Не уверен, что тебе это понравится, – медленно произнес он.

– Дай пройти!

Послушно отступив, Халахэль не без удовольствия наблюдал за тем, как вытянулось ее лицо.

– Трое… Это что, яйцо?..

Вместе они приблизились к «гнезду» из одеял и старой одежды и опустились на колени, разглядывая исполинских размеров яйцо в коричневую крапинку. Хэль положил ладонь на хрупкую на первый взгляд скорлупу и хмыкнул, ощутив биение сильного сердца.

– Наш друг развивается в обратную сторону.

– Не смешно, – прошипела Ромэйн, ощупывая яйцо. – Он действительно там? Внутри?

– Да, и чувствует себя намного лучше, чем раньше, – подтвердил Хэль.

– Проклятье… Что нам делать? – Кусая губы, Ромэйн растерянно смотрела на него. – Он нам нужен.

– Будем надеяться, что он успеет вылупиться до того, как мы причалим.

– Вылупиться?!

– А ты полагаешь, что скорлупа чудесным образом исчезнет, явив нам его уродливую физиономию?

– А если не успеет? Мы не можем оставить его на корабле. Пираты не сумеют защитить его от демонов.

– Ты сама знаешь ответ на свой вопрос, так зачем спрашиваешь? – Хэль обреченно вздохнул. – Придется тащить его с собой.

– Но оно огромное! – Ромэйн всплеснула руками. – И наверняка тяжелое.

– Будем надеяться, что кости драконов такие же полые, как кости птиц, – попытался отшутиться Халахэль, но, увидев панику на лице Ромэйн, сжалился и добавил: – Я смогу нести его. В крайнем случае – тащить. Но нам придется соорудить подобие носилок.

– А если мы его разобьем? – Голос Ромэйн дрожал от волнения.

– В наших интересах сохранить убежище зверомага целым. Не бойся, маленькая леди, я рядом. И я все решу.

Не сдержавшись, он запустил пальцы в ее волосы и притянул Ромэйн к себе, вдыхая запах вымытого тела и сущности, которую она еще не научилась контролировать. Пьянящий, сводящий с ума аромат…

– Перестань. – Она попыталась отстраниться.

– Замри, – приказал Халахэль. – Просто замри и позволь мне украсть это мгновение.

И она позволила.

Слабое человеческое сердце билось слишком часто, и ему это нравилось. Каждый его удар кричал о том, что ей не все равно, что его близость вызывает в ней что-то, чему она сама, возможно, еще не дала названия. Халахэль знал, что в этой маленькой голове роятся мысли, что Ромэйн пытается определить его, определить то, что происходит между ними, но не может, потому что союз человека и демона – это невозможный, опасный танец.

Его рука скользнула ниже по горячей шее, пальцы ощутили ток крови, нащупали отчаянно пульсирующую точку, он заурчал, издал звук, который издают только демоны, напоминая Ромэйн, что он не такой, как она. Ему не хотелось, чтобы она заблуждалась или забывала о том, в чьих руках дрожит.

Ужас заключался в том, что сам Халахэль время от времени забывал, как сладко ноет его собственное сердце.

Порой ему хотелось, чтобы она повелевала им, как когда-то Тет. Но иногда… Иногда Хэль хотел сжать тонкую шею, напомнить маленькой леди, что рядом с ней не мягкотелый юнец, а стихия, облаченная в плоть. Ему приходилось сдерживать себя, постоянно подавлять животные порывы, чтобы не напугать ее или случайно не убить.

В Фате разумные демоны могли создавать пары, но не для нежности, не для того, чтобы вдыхать запах волос возлюбленной, – такие мелочи никогда их не волновали. Кровавые союзы строились на желании стать сильнее, чтобы подняться на вершину шаткой пирамиды демонической иерархии и вместе пировать на трупах слабых. Люди пришли бы в ужас, увидев парную охоту или спаривание на останках врагов, но для демонов это был обычный день. Долгий, мучительный, наполненный ужасом и азартом охоты день…

Халахэль еще помнил вонь потрохов и забившиеся под когти куски плоти. Помнил, как кровь лилась рекой, а он не мог насытиться ей. Помнил, как Тет изваливалась в останках врагов, а после расправляла крылья и издавала утробное урчание, оповещая всех о своей победе. От нее всегда смердело смертью, но в Фате это зловоние тянулось шлейфом за каждым, кто был силен и безжалостен.

Люди же… О, люди… Они всегда верили, что где-то там, под ребрами, живет душа – что-то, чем их наделили Трое. Но Халахэль убивал людей и никогда не видел ничего, кроме скользких внутренностей. Он так и не понял, что такое «душа», но, глядя в глаза Ромэйн, начинал верить, что она существует. Необъяснимый внутренний огонь, что-то, что закаляет их тела, что заставляет их двигаться дальше, учит сочувствовать и любить. И если с демонами все просто, то люди могут быть и добрыми, и злыми; предавать и оберегать; убивать одной рукой и ласкать другой.

И эти грани сводили Халахэля с ума.

Прожив сотни человеческих лет, он никогда не сближался с людьми. Зачем, если Черная Мать подарила своим детям Упорядоченное в качестве охотничьих угодий? Он ел людей. Он убивал людей. Он мучил людей. Но никогда не позволял их странным душам касаться себя.

Теперь позволил.

И буквально ослеп от накативших на него чувств.

Ромэйн, эта маленькая леди, дрожащая в его руках, превратилась в нечто способное заставить Халахэля задыхаться. И чем дольше он находился рядом с ней, тем отчетливее понимал, в чем дело: поглотив Морион, Ромэйн обрела демоническую сущность, но не утратила душу, и теперь она – удивительный кадавр, мозаика, собранная из неподходящих друг к другу кусков, но оттого лишь более желанная. Дитя Упорядоченного и Фаты. То, чего не должно было существовать. То, что противно как Трем, так и Черной Матери.

И так обожаемо Халахэлем.

Ромэйн больше не дрожала. Ее руки обвивали его талию, дыхание щекотало шею. В проклятой каморке было невыносимо жарко. Хэль знал, что его кожа слишком горячая для человека, и потому попытался отстраниться от Ромэйн, но она лишь сильнее прижалась к нему.

– Ты обожжешься, – тихо сказал он, поглаживая ее волосы когтями.

– Она говорит со мной, – выдохнула Ромэйн, продолжая прятать лицо. – Заставь ее замолчать.

Нечасто ему приходилось признаваться в своей беспомощности, но на этот раз пришлось.

– Я не знаю, как это сделать, – нехотя проворчал Халахэль. – Но наш уродливый друг наверняка что-нибудь придумает. Когда вылупится. В конце концов, он умудрился запечатать Фату.

– Ты убьешь меня, если я потеряю контроль?

Вопрос словно удар по затылку.

Стиснув зубы, Халахэль молчал.

Способен ли он на это? Осмелится ли убить существо, которое имеет над ним такую власть?

Мучительно застонав, он зарылся носом в отросшие волосы Ромэйн, прежде чем ответить.

– Если ты этого хочешь, – выдохнул Халахэль.

– Только ты сумеешь справиться с ней. Не дай ей разрушить все, что я люблю. – Голос Ромэйн звучал глухо.

– Прикажи мне, – хрипло прошептал он, неосознанно проведя языком по ее виску.

Она не отстранилась, лишь сильнее вцепилась в его рубашку.

– Если демоница сумеет вырваться – убей меня, Халахэль, – твердо сказала Ромэйн, продолжая терпеливо выносить его навязчивое вылизывание. – Я приказываю тебе.

– Хорошо, маленькая леди, – прохрипел он.

– Поклянись.

Хрипло рассмеявшись, Хэль покачал головой. Люди! Неужели ей кажется, что глупая клятва сильнее приказа?

– Клянусь.

– Чем? – не унималась Ромэйн. – Ты должен поклясться чем-то, что действительно важно для тебя.

– Тогда мне придется поклясться тобой, – выдохнул он.

Его кости ныли от желания обладать. Мягко обхватив Ромэйн, Халахэль опустил ее в «гнездо» и подмял под себя. Вот так. Теперь все было на своих местах.

Демоны не говорят о любви. Демоны редко целуют друг друга. Они кусают. Лижут. Обнюхивают и придавливают к земле. Делятся кровью и сущностью. Но Хэль помнил, что под ним не демон, а женщина, и искренне пытался быть хотя бы немного похожим на человека.

Руки казались слишком неловкими, губы – неуверенными и отчаянными. Он рычал от раздражения, потому что не знал, как сделать так, чтобы хрупкая женщина под ним ощутила всю глубину его желания.

Когда-то он был