Если судьба выбирает нас... - Михаил Валерин

Вывод — надо брать своих бойцов и идти совершать подвиг, за который непременно дадут медаль. Но вручат ее уже семье…

— Шмелев! У кого-нибудь граната Новицкого есть? — осенило меня. Пятифунтовая граната системы Новицкого, прозванная в войсках «фонариком», обычно использовалась для подрыва проволочных заграждений и полевых укреплений. Для нашего случая — самое то!

— Так точно, вашбродь! Белов! Ко мне!

К нам с унтером протискивается названный ефрейтор.

— У тебя «фонарик» есть?

— А как же! Цельных три! И ишшо четыре фунта динамиту в шашках и десять аршин огнепроводного шнура!

— Тогда слушай мою команду! Подорвать германское пулеметное гнездо! Со мной пойдет отделение Рябинина! А тебе, Шмелев, обеспечить фланг наличными силами, потому что пулемет мы у тебя заберем!

— Слушаюсь, вашбродь!

— Пошли, что ли?

Быстро перебегаем до нашего поста в ходу сообщения. Рябинин о чем-то говорит с солдатами, а потом по очереди тыкает пальцем в бойцов передовой группы и всей ладонью указывает направление — вперед.

Движемся привычным порядком, разве что третьим по счету теперь идет пулеметчик с бертье-федоровым наперевес.

Один поворот, второй. Пока никого. Из живых, по крайней мере. Парочка мертвецов в «фельдграу» разной степени укомплектованности частями тела нам все же попалась.

Сразу за третьим поворотом ход сообщения обрывался. Дальше его просто не было, а была воронка от тяжелого снаряда. Идущий первым Гусев привычным макаром выглянул из-за нагромождения земли и расщепленных досок, образовавших на нашем пути своеобразный бруствер.

Тут такое началось!

По выходу из траншеи палило около десятка стволов. Сквозь щелчки винтовочных выстрелов слышались обрывки фраз по-немецки:

— Russische Grenadiere… Der Тeufel… Feuer![41]

Пули попадали в стенки окопа, в отвал вывороченной взрывом земли. Никого, слава богу, не задело, видимо потому, что стенка траншеи нас все-таки прикрывала. Мои бойцы справедливо отреагировали на такое негостеприимство трехэтажным матом.

А потом чертовы бундесы зафигачили в нас гранатой. Самой что ни на есть банальной «колотушкой»[42]на длинной деревянной ручке.

Сначала я услышал крик «Achtung! Granate!»,[43]а потом увидел, как эта самая граната пролетела над нашими головами и разорвалась на поверхности земли над ходом сообщения, засыпав нас землей.

В ответ обозленный Гусев запулил к немцам целых три «лимонки» с самым прогрессивным на тот момент «автоматическим» запалом системы Миллса. То есть практически знакомую всем Ф-1, прозванную по фамилии изобретателя характерной формы — англичанина Лемона.

Взрывы. Крики.

Для полноты эффекта протиснувшийся вперед пулеметчик дал в сторону противника длинную очередь на полмагазина.

И тут же солдаты рванулись вперед. Пару раз бахнул дробовик. Мы с Рябининым, переглянувшись, поспешили следом. Проскочив большую, не меньше пяти метров в диаметре, воронку, я вслед за унтером ввалился в горловину хода сообщения.

Прямо на немецкие трупы. Враги лежали густо — прямо «тетрис» из десятка мертвецов. Как меня не стошнило — до сих пор удивляюсь.

Огляделся.

Ого! У нас потери. Наш ловкий гранатометчик — рядовой Селиванов — убит. Его подстрелил из «парабеллума» контуженный взрывами немецкий фельдфебель, которому спустя секунду Акимкин богатырским ударом прикладом пулемета под срез каски размозжил голову.

Гусев сидел у стенки окопа, зажимая ладонью распоротое плечо. Шустрый немчик, которого не задело гранатами, пырнул его штыком, получив в ответ заряд дроби в грудь. Наповал…

Перебинтовав раненого, двинулись дальше.

Теперь первым шел Рябинин. За ним — протиснувшийся мимо нас Белов с ручной гранатой в руке. Следом — Акимкин с пулеметом, я, Савка, Жигун и остальные.

Слава богу, без сюрпризов. Желающих нас убить нам не встретилось до самой траншеи второй линии. Да и в самой траншее серьезной опасности не угрожало. Не считать же за таковую двух олухов с катушкой полевого телефона, которых унтер скосил из автомата.

Треск пулемета, стреляющего длинными очередями, слышен уже совсем рядом. Буквально за поворотом траншеи.

Туда одна за другой летят две гранаты, а потом в дымное облако в два ствола стреляют Рябинин и Акимкин. Толпой вываливаем на небольшую площадку у стены дота — еще три трупа, посеченных осколками и продырявленных пулями.

Распределяемся в траншее. Белов начинает раскладывать под стальной дверью — входа в бетонную коробку — свое взрывоопасное хозяйство.

Я сижу рядом, на корточках, прислонившись спиной к стенке дота.

— Готово, вашбродь! — Довольная улыбка на закопченном лице ефрейтора. — Подрывать?

— Погоди! — Я неожиданно вспомнил, что теперь прекрасно говорю по-немецки, и, громко стукнув прикладом автомата в дверь, заорал:

— Die deutschen Soldaten — ergeben Sie sich! Wir werden den Bunker sprengen![44]

Стрельба прекратилась. Из-за двери нерешительно крикнули:

— Was ist los? Wer dort?[45]

— Es ist der Offizier der russischen Armee! Ergeben Sie sich! Meine Grenadiere werden den Bunker sprengen![46]

— Russischen Grenadiere?[47]— Голос умолк. Некоторое время никто не отзывался, но пулемет при этом не стрелял. Немцы, наверное, совещались.

Я еще раз стукнул прикладом в дверь.

— Ich gebe die Minute auf die hberlegung![48]

— Schie8en Sie nicht! Wir gehen hinaus![49]

— Не стреляйте! Они сейчас вылезут! — перевел я своим. — Только держите ухо востро! Мало ли что.

— Не сумлевайтесь, вашбродь!

За дверью что-то загремело, и она со скрипом открылась. Из проема показались вытянутые вверх грязные трясущиеся руки, и наружу шагнул тощий лопоухий немец в очках. За ним второй — пожилой седоусый, в мятой бескозырке с красным околышем.