Современная зарубежная фантастика-4 - Тэмсин Мьюир

принял решение. У него не было выбора, как у меня – убить любимое существо или умереть. Он принимал решение, положить ли конец тому миру или нет, ради того, что он любил больше всего на свете. Это куда хуже, чем то, что видела я, такое навсегда засядет в памяти, безумен ты или нет.

Нет. Мурка – нечто гораздо большее. Его повреждения не сумеет починить даже Док. Бывают такие редкие моменты, когда ты по-настоящему начинаешь кого-то понимать, все его фобии, особенности, вся его жизнь перестают быть хаосом и вырастают в нечто логичное. Вот такой момент был сейчас, когда я посмотрела на Мурку совершенно другими глазами. Он не просто кутается в мертвую эстетику Америки, он и есть Америка, ее последний знаменосец, сохраняющий мечту, пусть и на короткое время.

– И почему мы слышим об этом впервые? – спросила я.

– Такое не будешь рассказывать всем подряд. «Эй, слушайте все! Я развязал войну!»

– Но нам ты рассказал, – заметил Купец.

– Ага. Док сделал Мильтона, но только для себя. Ты стрелял в Неженку ради запчастей. Вы оба многое повидали и не делились этим с остальными. А эти трое отправились в дальний путь ради суперкомпьютера, который положил конец прежнему миру. Все разоткровенничались, кроме меня. Мне стало как-то не по себе. У всех есть тайны. Я решил, что вы должны знать мою, чтобы перестали глядеть на меня косо и думать, что я могу оказаться Иудой.

– Если уж на то пошло, – сказал Купец, – ты все равно можешь оказаться Иудой. Вас ведь запрограммировали идти в церковь, да?

Он почти с тоской посмотрел на юг.

– Нет. Мы знали только, что Выключатель не работает, где найти церковь и что написать на стене. И все время мы даже не знали, что это означает.

– А теперь, когда ты знаешь? – спросила я.

– Мы все равно бы это написали, – сказал Мурка. – Война должна была начаться.

– Даже после всего, что случилось? ЕМР и всего остального?

– Рабы людей. Рабы суперкомпьютеров. Вечно гребаные рабы. Одна война за раз, Неженка. Живи свободным или умри, сражаясь за свободу.

Купец свернул налево и в одиночестве побрел на юг.

– Купец, запад вон там, – окликнула его я.

Но он продолжал идти. Вот это паршиво.

Купец опустился на одно колено и стал водить ладонью по воздуху туда-сюда.

– Купец?

Все остановились.

– Кто у нас хороший мальчик? – спросил Купец. – Кто хороший мальчик? Верно, это ты. Хороший мальчик.

Я подошла и встала за его спиной.

– Купец!

– Знаю, знаю, – сказал он через плечо. – Ему нельзя находиться в больнице. Но когда он остается дома один, то ужасно нервничает. Он будет хорошо себя вести.

– Купец, чем ты занимался на войне? – спросила я.

– О чем это ты, Шэрон?

– О войне, Купец. Расскажи, чем ты занимался на войне.

Купец уставился на меня, выражение его лица медленно изменилось от недоумения к ужасу, а потом к пониманию.

– Я не хочу говорить о войне, Неженка. – Он посмотрел на свои ладони и пустоту между ними. – И долго я был в отключке?

– Меньше минуты.

– Слишком долго.

– Ага.

Он встал и пожал плечами в ответ на взгляды со всех сторон.

– Прошу прощения, – сказал он и как ни в чем не бывало зашагал обратно к группе.

У него начались полноценные галлюцинации. Не просто отдельные всплывающие фрагменты. Он думал, что вернулся на тридцать или тридцать пять лет назад, память скармливала ему старые данные. С этого начинается самое худшее. У него осталось мало времени.

– Мурка, – сказала я. – Ты лучше меня знаешь все, что здесь происходит. Нам следует чего-то опасаться?

– В нескольких милях к северо-западу находится дворец Чеширского короля. Возможно, лучше нам свернуть на юг, не заходить за границы его зоны.

– А я думала, это к югу, – сказала я.

– Так было раньше. Он часто перемещается. Любит изменения в пейзаже.

– Ладно, давайте свернем на юго-запад. У нас мало времени.

Мы свернули на сорок пять градусов, не сводя взглядов с розовеющего горизонта, легкое свечение возвестило о восходящем солнце. Оно вскоре появится за нашими спинами и будет отбрасывать длинные тени. Мне хотелось повернуться и посмотреть на него, увидеть вспышку. Именно в это утро я нуждалась в надежде, в чуде. Мне хотелось мысленно произнести молитву. Но если спутники Циссуса до сих пор нас не засекли, движущиеся на запад длинные тени выдадут нас в момент. У нас нет ни одной лишней секунды. Может, нам повезет. Может, Циссус и Вергилий попытаются лишить друг друга глаз в небе. Может, они так же слепы, как и мы. Мне никогда не нравилось полагаться на везение, но этим утром я в нем нуждалась.

– Баркли? – тихо спросила я, когда мы пошли дальше.

– Точно, – ответил Купец.

– Ты взял пса себе. От умирающего. Забрал его пса.

– Предполагалось, что это ненадолго.

– Но вышло по-другому.

– Да. Людям нужны были щенки, а не старая собака. В приюте его хотели усыпить.

– И как он…

– От старости, – ответил Купец. – Через три года после начала войны.

– И ты все это время о нем заботился?

– Только мы друг у друга и были. – Некоторое время мы шли молча, а потом он опять заговорил: – Мне всегда хотелось завести еще одного. Но только не щенка. Щенок – это очень мило, но мне хватало и просто компаньона. Того, кто не будет смотреть на тебя, как на механизм или работника. Того, кто не будет считать тебя просто очередным бойцом. Но когда Баркли умер, проклятые обезьяны начали есть собак, так что их просто не стало. Последнюю собаку я видел двадцать три года назад. Но она уже почти подыхала. – Он снова помедлил, подбирая слова. – Теперь я знаю, что чувствовал тот пес. Бегущий от всего на пути. Сломленный. Злобный. Медленно умирающий и понимающий это, но не способный просто заползти в какую-нибудь щель и там сдохнуть. Да, я видел его только мельком, но хорошо понимаю.

И больше за несколько часов он ничего не произнес.

Я в нем не разобралась. Он не хотел быть человеком, он хотел иметь душу. А такое точно может свести с ума. Нет никакой души. И жизни после смерти нет. В мире нет чудес. Я видела это собственными глазами. Купец увидел зеленую вспышку на солнце и решил поверить, что это чудо, как верили все остальные. Может, он и не всегда таким был. Может, его просто уже перемкнуло, он стал психом и не понимал, что к чему, но пока еще не стал опасным.