Беги, Четверг, беги, или Жесткий переплет - Джаспер Ффорде

— А что ты будешь делать на пенсии, дядя?

— Не знаю, котенок. Давно хотел написать пару книг.

— О своей работе?

— Нет, о работе скучно. Могу я опробовать на тебе кое-какие задумки?

— Конечно.

Он улыбнулся, огляделся по сторонам, понизил голос и наклонился ко мне.

— Ладно, так вот. Блестящий молодой хирург Декстер Кольт принят на работу в скудно финансируемую детскую больницу, где тем не менее не щадя сил спасают детей. Он будет делать новаторские операции, облегчая страдания сирот-инвалидов. Старшая медсестра — упрямая, но очень красивая Тиффани Торшерр. Тиффани только что пережила неразделенную любовь к анестезиологу доктору Бернсу, и…

— …они полюбили друг друга?

Майкрофт помрачнел.

— Значит, ты уже слышала?

— Насчет детей-инвалидов задумка хороша, — сказала я, пытаясь не добивать его. — И как ты назовешь роман?

— Думаю, «Любовь среди сирот». Что скажешь?

К концу обеда Майкрофт изложил мне основные сюжеты нескольких своих книг, каждый страшнее предыдущего. В это время Уилбур с Джоффи продолжили в саду дискуссию по поводу святости мира и прощения под удары кулаков и хруст разбиваемых носов.

В полночь Майкрофт обнял Полли и поблагодарил нас всех за то, что мы пришли его навестить.

— Я всю жизнь посвятил поискам научной истины и распространению просвещения, — торжественно заявил он, — разрешению загадок и объединению всевозможных теорий. Может быть, мне следовало чаще бывать на свежем воздухе. За сорок пять лет ни я, ни Полли ни разу не ездили в отпуск, так что сейчас мы восполним это упущение!

Мы вышли в сад, пожелав Майкрофту и Полли счастливого пути. Они остановились у дверей мастерской, переглянулись, а потом посмотрели на нас.

— Что же, спасибо за вечер, — сказал Майкрофт. — Грушевый суп, грушевое жаркое под грушевым соусом и под конец гвоздь программы — груши — были истинным наслаждением. Необычно, но вкусно. Присматривай за «Майкротехом», Уилбур, пока меня не будет. Спасибо за ужин, Среда. Ну вот и все, — завершил он. — Мы уезжаем. Пока-пока!

— Счастливо! — сказала я.

— О да, мы счастливы! — улыбнулся дядя, еще раз попрощался с нами и исчез в мастерской.

Полли расцеловала всех нас, помахала на прощание рукой и вошла следом, закрыв за собой двери.

— А ведь нам будет не хватать его и его дурацких прожектов, правда? — сказал Лондэн.

— Да, — ответила я. — Как будто…

И тут мы ощутили какое-то покалывание, как летом во время грозы, и в лаборатории без единого звука вспыхнул ослепительный белый свет. Он тонкими лучиками пробивался из всех щелей и пазов, на окнах ясно проступили все грязные пятна, все трещинки вдруг расцвели радужными бликами. Мы зажмурились и прикрыли глаза руками, но свет, неожиданно вспыхнув, так же внезапно погас под треск электрических разрядов. Мы с Лондэном переглянулись и шагнули вперед. Дверь легко отворилась, и мы оказались в большой и теперь совершенно пустой мастерской. Исчезло все оборудование, до последнего винтика. Даже стиральная машина.

— Не станет он писать любовных романов на досуге, — заметил Джоффи, просунув голову в дверь.

— Нет, — ответила я. — Скорее всего, он забрал все это с собой, чтобы никто не мог продолжить его работу. Его совестливость равна его интеллекту.

Моя мать сидела на перевернутой тачке. Вокруг толпились дронты — вдруг зефиринка перепадет?

— Они не вернутся, — печально сказала мама. — Ты ведь понимаешь это, да?

— Да, — ответила я, обнимая ее. — Да, понимаю.