Требухашка. Рождение - Михаил Северный

Чуть было не влепил ему по рылу и толстяк это успел осознать, вскинул руки, защищая лицо, и отшатнулся. Сиськи под белой футболкой поднялись и опустились, грудь вздымалась от возбужденного дыхания. Я узнал его, он похоже меня.

— Как там Тройка? Ещё стоит?

— Напугал, — выдохнул бармен

Я протянул руку, и толстяк нервно её потряс.

— А вы что и правда знакомы? — удивилась Катя, — я думала ты шутишь, когда приветики Мише передаешь.

Толстяк покраснел и вытер рукавом потный лоб.

— Жарко здесь. Может на улицу выйдем? Музыка такая громкая, хуже чем у нас в Тройке.

— Молчи, — засмеялась Катя, — побьют как шпиона.

Я жестом пропустил их вперёд и начал пробиваться следом. На самом деле меня интересовала его спина, а разворачивать силой при всех не хотелось. Насколько было видно в местном освещении крыльев у него не было.

Охранник не прощался, но визуальный осмотр всех троих быстренько сделал. Свежий воздух ночного парка обрадовал и освежил почти до рези в лёгких. Мы остановились на крыльце и толстяк потянул из кармана пачку сигарет, предложил мне и закурил сам. Девушка грамотно встала между нами и слегка gjморщилась от запаха дешевого табака. Один ноль в мою пользу. Хотя какое тут к чёрту соревнование.

Я спросил хоть как его зовут и узнал, что Борис. Работу он ещё не бросил, но сегодня был выходной.

— И охота тебе в свой выходной в кабак лезть, Борис? Я думал ты пьяных уже смотреть не можешь.

Он пожал плечами:

— Работа это одно. А с девушкой всё по другому.

Он посмотрел на Катерину и улыбнулся.

— Тем более с такой красивой.

— Ясно, — сказал я, и руки в карманы засунул. — Драться будем?

Толстяк как-то сразу побелел и в сторону шагнул. Девушка протянула руку, чтобы его удержать, но быстро опустила и спрятала за спину. Я улыбался и руки продолжал держать в карманах.

— Ч-что? — руки у бармена дрожали, но он стоял напротив меня и страха не показывал, только голос парня подводил. Тоже наверное слышал много страшных историй об этом месте.

— Говорю, девушку как делить будем? Я дико извиняюсь, но Боливар двоих не увезет. Как бы, если бы мы не были знакомы, то уже бы прописал в нос и Катьку забрал, но как-то на хорошего человека кулак не поднимается. Только в крайнем случае, если понимаешь о чем я.

— И что же делать?

— Эй, — начала Катя, но я поднял ладонь и она замолчала.

— Ты бывал в деревне?

— Ч-что?

— Ну к бабушке на лето ездил отдыхать, например? Речка, клубника, черешня днем и дискотека с красивыми девочками вечером?

— Нет, — пожал плечами толстяк.

— Много упустил. Селюки за своих девок бьются до смерти. Особенно они не любят когда красавицы разрешают проводить себя домой городскому «вьюноше». Проведёшь такую, помилуешься у калитки, может ещё чего перепадёт, если ты понимаешь о чем я и домой нужно идти, а там тебя уже ждут парни с вырванными из забора досками. Эх, молодость. Были времена.

Я мечтательно посмотрел в небо и продолжил:

— Деревня обычно спокойная. Пацанчики добрые: в поле работают, матерям помогают с живностью и по дому, а ночью идут в клуб на дискотеку и там иногда превращаются в зверей. Ну ты понимаешь, Боря, — алкоголь и здоровые сельские понты. Ещё когда я был совсем мелким и на девок не заглядывался видел как избили парня из Севастополя. Мы с друзьями под клубом тусовались — в карты играли и взрослых из себя строили, когда увидели как выскочил рыжий Лёха, красный как и его волосы, и быстро-быстро через парк побежал прочь от клуба. А за ним ещё один парень, и ещё один, и ещё. На ходу перчатки натягивают, кастеты достают, дубинки резиновые — что блин, ультрасы какие-то. Мы естественно за ними погнали, интересно же. Бежим в темноте, ветер в ушах свистит, парни ухают, смеются, подкалывают друг друга. Весело. А где-то морячок провожал сельскую красавицу домой, я уж и не помню, как её звали. Она сейчас в Америке, уехала с какой-то сектой. Да дело не в ней. Подстерегли морячка селюки и лупили так, что тельняшка заворачивалась. Сейчас это вроде и смешно, потускнели воспоминания о глухих ударах по телу, но до сих пор я помню этот серый комок людских тел в ночи, облепивший что-то бесформенное лежащее на земле и помню первобытный страх. Будто сейчас это многорукое серое чудовище с десятком щупалец добьет моряка, выпрямится и развернется ко мне. Я ведь тоже из чужих, из городских.

Меня забрал оттуда сосед, Костик — парень лет восемнадцати. Взял за руку и сказал, что не на что здесь смотреть и с силой увлек прочь. Когда я его спросил «за что так моряка били?» он сказал, что нечего гулять с чужими тёлками, особенно если не знаешь, кому она принадлежит.

Толстяк посмотрел на меня и кивнул, вытирая лоб.

— Намёк понял.

— Я ничего такого не имел в виду, просто вспомнил историю.

— Ага, — подтвердил толстяк, — а что с моряком стало?

— Выжил. Крепкий был парень, наверное. Я бы точно отдал концы, а он встал и до утра домой как-то сам добрёл. Говорят, что полночи под колодцем провалялся, все там в крови было, но прочухался и ушел. А утром его скорая в город забрала — родители вызвали. Не пугайтесь так, вернулся он через пару дней живой. Вся голова в бинтах, страшный, изуродованный, настоящий Франкештейн, но местные девки на нем еще больше вешаться начали, а своих еще больше невзлюбили. Такие дела. Одна даже замуж потом за него вышла.

На минуту воцарилась немного неудобная тишина. Катя молчала и смотрела то на меня, то на Бориску. Он докуривал сигаретку и намеревался вытягивать следующую. Я скрестил пальцы в карманах и высматривал в темноте Витьку.

— И что делать будем?

Голос у парня дрожал, но отступать он не собирался. Взял девчушку за руку, сжал с силой и на меня смотрит. Нахохлился как боевой цыпленок и дуется, храбрец пухленький.

— Ничего. Забирай Катьку и домой иди.

Я отошел на пару шагов, ступил в темноту, как в болото и осмотрелся. Витьки нигде не