Трое для одного - Софья Валерьевна Ролдугина

– Уилки, – выдохнул Морган с дикой смесью облегчения и чего-то отдалённо похожего на страх.

– Уилки, – согласился голос. – Ты должен был меня позвать, юноша, а не бросаться в бой. Впрочем, это тоже неплохо. А теперь смотри.

Зрение у Моргана постепенно прояснилось, и звон в ушах исчез. Зато появилось чувство, будто его прижала когтистой лапой громадная и очень, очень агрессивная кошка и он ей кажется по дурацкому недоразумению родным детёнышем. И сейчас она, конечно, разорвёт в клочья глупых слизней, которые посмели его напугать, а потом…

Коготки сжались на плече.

– Мне нравится ход твоих мыслей, – усмехнулся Уилки. – Ам, несмышлёныш, – выразительно щёлкнул он зубами у него над ухом.

…А затем сделал что-то – и небо раскололось надвое, как дорога до того, но хлынул оттуда не мрак, а свет. И тени исчезли, как исчезают всегда – бесследно, но оставляя суеверное убеждение, что это не навечно.

Небо схлопнулось и вновь развернулось безупречным шёлковым полотном. Тучи куда-то подевались; только снег ещё сыпался, медленно и неохотно, словно по привычке.

«Они обязательно вернутся».

Последние слова Морган, кажется, произнёс вслух, потому что Уилки вздохнул и ответил:

– Вернутся, да не те. Отвернёшься – и придут другие, моложе и злее.

– И ничего нельзя сделать?

Моргана начало мелко потряхивать – организм приходил в норму после выброса адреналина. Но, как ни странно, разум при этом оставался ясным как никогда: хоть цитируй по памяти городской устав, хоть высчитывай мысленно процентную ставку по жилищному кредиту с учётом инфляции, хоть строй разом по десять версий того, почему тени напали именно сейчас, если солнце село уже давно.

«Они ждали особого момента? Или им так важно отсутствие свидетелей? Любых, даже полуслепых старушек, которые вечерний моцион совершают? С этими, как их… с пуделями, корги, спаниелями?»

– Сделать можно, – ответил Уилки отстранённо, с нажимом оглаживая плечи Моргана – вниз, вверх, снова вниз. – Однако у меня нет пока нужного инструмента. Я всего лишь часовщик. К сожалению. К большому сожалению, добрый мальчик Морган Майер… Идём. Тебе надо согреться и успокоиться.

– Я в порядке.

– Неужели? – усмехнулся он и подцепил его пальцем за подбородок, заставляя запрокинуть голову. Колени у Моргана тут же подкосились, и Уилки едва успел его подхватить, прижимая к себе. – Эти крысы не просто запугивают. Они лишают тебя чего-то важного, даже не прикасаясь.

До машины Уилки дотащил его молча. Морган обвисал на нём, еле-еле переставляя ноги. Мост вихлялся из стороны в сторону, жадно раззявила пасть чёрная река, не отражающая ни звёзд, ни фонарей; небо дрожало и готово было в любое мгновение смяться бумажным фантиком, обнажая беспощадное и холодное сияние. Запоздалый страх перед смертью – или чем-то гораздо более страшным, чем смерть? – так и не пришёл, но Морган не чувствовал также ни эйфории от неожиданного спасения, ни хотя бы любопытства.

Только безразличие – тупое и утомительное.

Уилки нашарил у него ключ в кармане, открыл машину, помог сесть и даже вытащил из тайника под креслом электрическое одеяло.

– Включить? – спросил он негромко.

– А ты знаешь, как это делается? – улыбнулся Морган.

– Хорошо, что ты пытаешься язвить, – кивнул Уилки, подтыкая одеяло. – Значит, не так уж сильно тебя задело.

В занесённой снегом машине сохранялось ещё остаточное тепло. Освещение Уилки включать не стал, а вместо этого развесил под потолком горсть разноцветных искр. Они мерцали и переливались, как рождественская гирлянда, и Моргану начал даже мерещиться запах имбирного печенья и апельсиновой цедры. Уилки тоже забрался на сиденье, привалившись спиной к дверце, и уставился в упор – жёлтыми совиными глазищами, не мигая.

Часы в потайном кармане куртки тикали насмешливо и выжидающе.

– Хочется пить, – с лёгким удивлением констатировал Морган через пять минут. – И ещё я замёрз.

Уилки негромко рассмеялся.

– Наконец-то начало доходить. Я уже думал, что придётся забирать тебя в башню.

Хотя в этих словах не было ничего особенного, Моргана вдруг пробрало до самых костей – не ужасом даже, а чем-то более глубинным, первобытным, давящим, сродни врождённому чутью на опасность. Уилки выглядел совершенно обычным – не огромный, как Фонарщик, не нарочито волшебный, как Шасс-Маре. Однако он настолько выпадал из окружающей обстановки, что к этому никак нельзя было привыкнуть; словно кинематографическое изображение цвета сепии аккуратно вырезали по контуру и вклеили в реальный мир.

Морган отвёл взгляд. Размеренное мигание огонька сигнализации на приборной панели несколько успокаивало и гасило желание немедля выпрыгнуть из машины и бегом припустить вдоль реки, подальше отсюда.

– М-м… что это были за тени? – спросил он только для того, чтобы не молчать. – Фонарщик называл их крысами. И ты тоже.

«Ты» соскользнуло с языка легко, точно в разговоре с Кэндл. Уилки, впрочем, принял это как должное.

– Крысы – крысы и есть, – пожал он плечами. – Сложно объяснить. Это базовое понятие. Как запах. Когда описывают духи, то говорят – шипровый запах, мускусный. Это условные обозначения. Или – пахнет апельсином, фруктами, цветами, лесом после дождя… Это всё сравнения. А из чего состоит запах леса?

– Листья, свежие и сухие, земля, иногда грибы, цветы, трава, животный запах, – перечислил Морган, сосредоточенно хмурясь. Даже такая простая вещь, как аромат леса после дождя, вспоминалась сейчас с трудом.

– А чем пахнут листья? – без улыбки спросил Уилки.

– Зелёной свежестью? – осторожно предположил он.

– А зелень и свежесть? Какой у них запах?

Морган честно обдумывал ответ секунд тридцать, а потом сдался:

– Не знаю. Проще найти настоящий лист и дать его понюхать, чем объяснить.

– Вот именно, – легко согласился Уилки, склонив голову к плечу. Он по-прежнему глядел не мигая, но по-птичьи жёлтый оттенок глаз потеплел и теперь больше напоминал расплавленное золото или солнце на закате. – Проще показать. Ты видел листья, ты почувствовал их запах. Теперь единственное, что я могу сделать, – рассказать, где растут деревья. Насколько они ядовиты.

И Морган понял.

– Откуда берутся тени?

– Из темноты, – туманно ответил Уилки. – Сто лет назад всё было проще – вот холмы, а вот человечьи земли. А потом грянула война, и холмов не стало. Земля впитала железо, кровь и много смертей, стала рыхлой – и расслоилась. Я не знаю, что находится там, на другой стороне; может, холмы, хотя я и не верю в это. Но пустота между слоями порождает их, крыс из подвала мира.

Машина качнулась и поплыла – или так казалось из-за хаотического мельтешения искр над головой. Окна затягивала плотная белая пелена, куда более густая, чем могла быть из-за одного только