Арагонская Ост-Индская Компания - Дмитрий Викторович Распопов

То, с какой лёгкостью я пожертвовал громадную сумму на церковь, впечатлило всех, не только Беллини, но и мою спутницу, смотревшую на меня теперь, словно на сошедшего с небес Мессию.

— Я услышал в вашей речи, слово «портрет», ваше сиятельство? — первым пришёл в себя хозяин дома.

— Да, мастер, — кивнул я, — моя очаровательная спутница давно мечтала получить портрет работы вашего сына, так что ему не будет трудно нарисовать его для неё и меня?

Ответил мне уже сам Джентиле Беллини.

— Ваше сиятельство, я с радостью нарисую портрет этой прекрасной синьорины.

— Я слышал вы берёте за подобные работы пятьсот флоринов, мастер? — обратился я к нему.

На что он просто, но с достоинством кивнул.

— Если вы добавите к рисованию портрета ещё несколько уроков живописи для меня, чтобы я понимал суть вашего искусства, — улыбнулся я им, снова удивляя всех своей необычной просьбой, — то я готов заплатить вам за старания три тысячи флоринов, за портрет и уроки.

— Мы согласны, — едва услышав сумму, тут же ответил глава дома, а самому Джентиле Беллини оставалось только поклониться, подтверждая слова отца.

Он лишь спросил у меня.

— У вашего сиятельства уже есть опыт в живописи, чтобы я понимал ваш уровень?

Как и в случае в Генуи мне пришлось ответить, что проще показать, чем объяснять. Мне тут же предоставили бумагу, уголь и художники стояли за моей спиной, когда я рисовал смущённую Орнелию. На это потребовалось не больше получаса, всё же мои навыки в рисовании углём из-за постоянной практики, прогрессировали семимильными шагами, так что когда я закончил и передал рисунок Беллини, они изумлённо переглянулись, смотря на получившийся результат.

— Подождите, ваше сиятельство, — Джентиле Беллини неожиданно бросился к лестнице наверх и вскоре вернулся оттуда с чёрно-белой репродукцией моей собственной картины, изображавшей Бенедетту Салимбени, — это ведь ваша работа? Я только сейчас понял, что не может быть таких совпадений и двух маркизов де Мендоса.

Я с таким огромным изумлением посмотрел на репродукцию, особенно оттого, как она вообще оказалась в их доме, да ещё и в Венеции, что удивлённо спросил.

— А как это попало к вам?

— Ваше сиятельство, — оба Беллини синхронно покачали головами, — вы точно не из мира искусства, но поверьте, если где-то появляется работа, которая привлекает большое внимание людей, то поверьте, уже скоро её изображения появятся во всех мастерских, что следят за тем, какие приёмы и навыки используют другие художники.

— Это всего лишь моя вторая работа в цвете, — вздохнул я, — и очень далека от совершенства. Я поэтому и хочу научиться рисовать лучше, беря уроки у признанных мастеров, например таких как вы.

— Мы, к сожалению, не видели цветной оригинал, ваше сиятельство, — печально ответил Джентиле Беллини, — но определённо у вас чувствуется базовая флорентийская школа, с капелькой миланской работы с тенями.

— Всё так и есть, моими учителями были фра Филиппо Липпи и Пьетро да Милано, — изумлённо я посмотрел на художников, которые по чёрно-белой копии рисунка так много поняли. Они поощрённое улыбнулись мне.

— Я всё больше чувствую, что попал в нужное место, — улыбнулся я им, — давайте вы обговорите нюансы по будущей работе с синьориной Орнелией и Хансом, чтобы определиться со временем, когда вы завтра приступите к работе, а также нашим урокам. Разумеется, все расходы на краски, доски и прочее, я беру на себя.

— Ваше сиятельство, мы будем счастливы помочь вам стать лучше, — оба Беллини низко мне поклонились, а Орнелия так вообще была на седьмом небе от счастья.

— Тогда я оставляю вас, встретимся уже завтра, — кивнул я и забирая охрану вышел из мастерской, собираясь посетить главный собор Венеции, и просто больше осмотреть город.

* * *

— Ну и как он тебе? — Джорджо Лоредан с лёгкой улыбкой смотрел на троюродную племянницу, вернувшуюся вечером домой, уставшую, но абсолютно счастливую. Джорджо даже забыл, когда последний раз видел её такой, хотя отбоя внимания у девушки никогда не было, за её руку, сердце и главное приданое, боролось больше десятка кавалеров.

Орнелия заломила руки и слёзы показались на её глазах.

— Ах, милый дядюшка, мне кажется, что я наконец-то влюбилась.

Глаза нобиля поползли на лоб. Племянница всегда была девушкой практичной, разборчивой и чётко знала, что ей нужно в жизни. Так что, даже выполняя его небольшие просьбы, она всегда понимала, за что старается, а тут такое.

— Я не ослышался дорогая, ты сказала любовь? — осторожно повторил он, — и кто этот счастливчик?

— Маркиз де Мендоса, — Орнелия выдохнула это имя так, что у пожилого венецианца самого невольно забилось сердце.

— Мы сейчас точно говорим о некрасивом, горбатом карлике, который ниже тебя в два раза? — решил уточнить он, вспомнив тех статных и богатых кавалеров, которые сейчас ухаживали за племянницей, даже зная, что её рука уже обещана самому достойному.

— Дядя! — Орнелия гневно на него посмотрела, — чтобы вы понимали в любви! Маркиз, он…

Тут она печально вздохнула.

— Представляете, он одним росчерком пера отправил в базилику Падуи пожертвование размером в три тысячи флоринов только для того, чтобы мастера Беллини задержались в Венеции на время рисования моего портрета, — романтично прикрыв глаза продолжила она, — никто из тех, кого я знаю, не способен на такой поступок.

День изумлений у Джорджо Лоредан продолжился, и он переспросил племянницу.

— Хочешь сказать, что он ещё ко всему прочему сэкономил мне пятьсот флоринов на твой портрет? Ты хотя бы переспала с ним?

Орнелия горько заплакала.

— Ах, если бы можно было, я бы лучше вышла замуж за него.

Тут нобиль, видя, что молодая девушка и правда расстроена, подошёл и обнял её.

— Боюсь моя дорогая и ты сама это понимаешь, что это невозможно. Мы, конечно, богаты, но мы венецианцы, а он один из грандов Арагона, маркиз, так что на такой мезальянс он точно не пойдёт, если он не идиот, но такого вроде за ним пока не видно.

— А вы бы видели его жеребца, дядя, — Орнелия покачала головой, прекрасно всё понимая, — Антонио был таким счастливым, когда я попросила маркиза показать его ему ближе.

— А-а-а, — Джорджо Лоредан протянул в понимании, — а я-то думаю куда племянник пропал и не