Барон фон дер Зайцев – 2 - Андрей Готлибович Шопперт

отдавали, а сами на дворе новики варили два раза в день рагу овощное с мясом. Продукты на рынке, находящемся в трехстах метра прикупив. Там же у травниц Андрейка купил грудной сбор и сбор от простуды и брата Сильвестра стали горячим питьём отпаивать. Тому сильно лучше не становилось. Кхекал, хватался за грудь и потел обильно. Иван Фёдорович даже туберкулёз у него заподозрил.

— Преподобный отче, его нужно забрать с нами, укатать как следует во всё, что у нас есть, тёплое и отвезти к Матильде, а то помрёт.

— Все мы в воле Господа…

— Да, хрен там! Ну, в смысле в воле, естественно, но лодырей в рай не пустят и самоубийц. Если человеку лень своим здоровьем заниматься, то это как раз смертный грех. Нужно везти его к Матильде. Я видел его фрески в церкви Святой Екатерины. Он — лучший художник современности…

— Чего лучший? — свёл кусты, что у него вместо бровей, отец Мартин.

— Лечить надо. Он хороший рисовальщик, жалко будет, если помрёт. Договоритесь с братом, что мы его заберём. Матильда вылечит, не даст умереть, а он за это нас месяц с пацанами будет учить рисовать.

— Я не знаю, сын мой? Брат строг…

— Дебил ваш брат! — ну почти этими словами. Иоганн на вытерпел и все замечания по жизни в монастыре выложил, — Матильда лучше этого инфирмария Луки на порядок, Отто Хольте как управляющий лучше здешнего келаря в сто раз, на два порядка. Брат Иоганн, что отвечает за лошадей… Его повесить надо на воротах, до чего конюшню и лошадей довёл. Повар дебил полный и не умеет готовить…

— Грех чревоугодия…

— Грех — это плохо делать то, что тебе поручили. Всё, святой отец, поговорите с братом, с его Высокопреподобием Варсонофием, пусть отпустит брата Сильвестра на лечение к нам в Кеммерн.

Добился Иоганн своего — отец Мартин с братом переговорил. И этот дебил разрешил. Разрешил нанять на месяц брата Сильвестра за десять марок писать фреску в их оратории.

— Десять мы… мы им? Им мы? Мы? — парень офигел просто. Какая-то параллельная реальность. Тут ведь ещё не факт, что Матильда возжелает бесплатно лечить пришлого монаха, а если она лечит чужих за деньги, то берёт очень не мало, и надо будет её уговорить. И вместо спасибо, их Высокопреподобие с Иоганна десять марок требует⁈ Он, конечно, сердобольный пацан, но не до такой же степени. Хрен ему, а не комиссарского тела.

— Ладно. Будет ему десять марок. Через месяц. Пришлём вместе с братом Сильвестром.

— Брат деньги вперёд всегда за работу по росписи стен требует.

— Да? То есть, обмануть не выйдет? Ну, и пусть подыхает… Тьфу. Будет ему десять марок.

Последнюю ночь перед встречей с архиепископом Риги Иоганном V Валленроде пацану не спалось. И не встреча его тревожила. Он примерно представлял, что будет. Ему назначат опекуном третьим либо старшего Кессельхута либо младшего Лаутенберга. Нет больше родичей близких, да и дальних вроде нет, ну, если не считать тех, в Дании, но их точно не привлекут. Оба эти товарища — родича на войне. Вот и пусть воюют, война до середины одиннадцатого года будет идти и неизвестно доживут ли. А если и доживут, то ему до совершеннолетия всего полгода останется. Потерпит.

Так не об опекунах думал Иоганн. Его бытовые неурядицы в Риге доставать начали. Есть два пути их решения. Хотя? Нужно построить постоялый двор в посаде Риги! Кто им будет заниматься? А хрен знат? Но мысль-то классная. А в самой Риге купить дом большой с конюшней или лучше всего построить. Он же строитель, мать его! Он сможет хороший дом построить. Нет цемента? Ну, так известь ничем не хуже. Да, нет шлакоблоков и не будет долго ещё. Но вот завод по производству кирпича он сможет построить. У него на земле где-то есть каолин, а значит, печи по обжигу кирпича сделать не проблема. А ещё, если там глины много, то можно делать белый кирпич на продажу. Эксклюзив!

Держать в доме, в Риге, ну, в том, которого нет пока, пару слуг всего можно. Зимою чтобы топили и охраняли от гостей непрошенных.

Зато, как нужно ехать в Ригу, так вот оно место, где можно переночевать и не мёрзнуть, и не есть скисшую вонючую кашу. И заплесневелый хлеб, тем более, ржаной, читай, заражённый спорыньёй.

Решено, нужно этот вопрос провентилировать. Если цены на картины будут такими, как Сильвестр говорит, то денег на дом должно хватить. Можно даже купить какую-нибудь развалюху, снести её к чертям собачьим и на её месте построить хороший дом. Земля в Риге вся занята и дорогая, а вот развалюха не должна много денег стоить.

— Иоганн, хватит спать, сейчас заутреня будет и нам надо собираться к архиепископу, — толкал его святой отец, — нам ещё за матерью твой заезжать, поднимайся.

Во, блин, а казалось, что всю ночь ворочался.

Событие двадцать девятое

Кистер монастыря брат Вонифатий (Бонифаций) выдал брату Сильвестру в дорогу краски и щупленькое шерстяное одеяло, проеденное молью до дыр.

(Кистер (он же ризничий) — смотритель храма, отвечающий за имущество церкви. У кистера хранятся ключи от церковных зданий и священные сосуды. Он открывает и закрывает церковь, зажигает свечи, осуществляет подготовку к литургическим песнопениям, следит за колоколами, ухаживает за алтарём).

— А кто тебе краски делает, брат Сильвестр? — наблюдая, как тому баночки, сверяясь с описью на глиняной табличке, выдает завхоз этот монастырский, поинтересовался у художника барончик.

— Я, конечно, кхе-кхе.

— На людей не кашляй. Вдруг у тебя туберкулёз…

— Что у меня?

— Чахотка (phthisis — увядание). М… — что-то там в голове у Иоганна заворочалось. Слово туберкулёз лет через четыреста появится. Сейчас как-то смешно называют… — О! Золотуха может быть у тебя.

Художник никак не прореагировал. Ясно, всё в руце божьей. Ну, попробует Матильда пару пальцев на этой руке обломать, и Иоганн поможет, обеспечив белковую диету и козье молоко, кипячёное, с мёдом. Молоко? Опять ворохнулось. Где-то попадалась ему информация, что сейчас, в средние века причиной распространенности золотухи было сырое коровье молоко, зараженное туберкулезом крупного рогатого скота. Вывод? Ну, надо запретить пить сырое молоко у себя в баронстве по крайней мере, пусть кипятят. Ага. Это как немытую Европу мыться в ваннах обязать с мылом. В Европе нет буреломных лесов никому не принадлежащих. Они чьи-то.