Возвращение. Часть II - Даниил Корнаков

Худшие опасения Матвея подтверждались с каждым услышанным словом, и мурашки ужаса одна за другой выступали у него по спине.

— Я собирался всё сделать как надо, Матвей. Пошёл к Олегу Викторовичу, пытался убедить его, что тела нам пригодятся. Но этот… — он поджал губы, посмотрел в сторону, — упёртый хрыч даже слышать ничего не хотел. Видите ли, он верил, что есть другой выход, а его не было, этого другого выхода! Он заставил меня избавиться от тел, что я и сделал, и о чем позже долго сожалел, ведь они могли спасти много других жизней!

— Боже… — вырвалось у Нади.

— Это не могло длиться вечно, ты меня понимаешь⁈ — не выдержал Гюго. Он резко встал со стула и вцепился пальцами в край стола. — Каждый день приносил смерть, и я должен был её остановить! Я дал «Востоку» шанс на выживание!

В этот раз он сорвался на крик:

— И не смотри на меня так, будто я сумасшедший! Большинство присутствующих здесь прошли через это. Мы с тобой прошли через это Матвей, тридцать три года назад!

Николай Федорович кивнул, и все остальные, как по команде, кивнули следом.

— Да, Матвей, — раздался голос позади, — ты ж сам вместе с отцом ел покойников. Времена такие были, а щас, почитай, то же самое. Ну не было у нас иного выбора.

— Тебя просили рот открывать? — рявкнул Гюго кому-то за спиной Матвея. — Нет? Так значит закрой варежку!

— Пускай и так… — вновь обретя дар речи, произнёс Матвей, — только вот я одного не пойму… — Он взглянул на Гюго. — Зачем все это скрывать? Думаешь, я бы не отнесся к вашему выбору с пониманием? Да это ужасно, но… ты сам сказал, что мы прошли с тобой через это! И я могу понять твой выбор! Только вот к чему все эти недомолвки⁈ И за что ты убил Дэна⁈

Гюго хранил молчание и вновь стал щипать кожу на запястье. Затем, чуть погодя, заговорил осипшим голосом:

— Не все на «Востоке»… — он откашлялся, прогоняя хрипотцу, — поддержали мою идею. И они… они не оставили нам выбора, понимаешь? Тем, кто хотел выжить. Нам пришлось…

Он снова замялся, и, напуганный взглядом, бродил по полу, будто в надежде прочитать на нём нужное слово.

— Ну? — Не выдержал Матвей. — Что тебе пришлось? Говори, мать твою!

Гюго выпрямил плечи, приподнял подбородок.

— Мы заперли их, всех, кто не пошел за нами. Всех, кто был против моей затеи. — Голос Гюго звучал холодно как лед, но всё же порой поскрипывал от идущей молнией трещины. — И вытаскивали по одному, когда в этом была нужда.

У Матвея в ушах зазвенело. Он не мог поверить в услышанное.

— Поэтому я ничего и не сказал тебе, — продолжал Гюго по-прежнему надломленным голосом. — Ты не принял бы этого. Я ведь тебя знаю, Матвей, знаю не первый год. Ты весь такой у нас правильный, само воплощение справедливости. Не зря же Олег Викторович всё хотел тебя старостой сделать, все не затыкался, даже когда мы тебя здесь все уже мысленно похоронили. Только вот старый дурак все никак не мог принять тот факт, что будь ты на моем месте со своей гребаной справедливостью, все бы мы уже лежали на дне трещины. Все восточники бы лежали там.

Гюго повернулся к нему спиной, облокотился руками о стол и заговорил немного тише:

— План был проще некуда: ты уезжаешь со своими людьми за едой, а мы с ребятами избавляемся от ещё оставшихся, и «Восток» продолжает жить, словно ничего и не было. Очередная хреновая страница из истории нашей станции перевернута и начата новая.

— Оставшихся? — в голосе Матвея прозвучала надежда.

— Но теперь, я не знаю, что мне делать… — Гюго проигнорировал заданный ему вопрос. — Я не хочу тебя убивать, никого из вас, но и отпустить не могу. — Он оглянулся в сторону Матвея через плечо. — Ведь сделай я это, ты этого просто так не оставишь, я знаю.

Напряжённую тишину, наступившую после, прекратила Арина:

— Ты просто жалкий и никчёмный трус, Гюго. — Девушка привстала и прошлась суровым взглядом по всем восточникам. — Все вы здесь — сборище никчёмных ссыкунов.

— Раз такая умная, — возразил Никита, сидевший в самом дальнем углу, — чего ж ты тогда сделала на нашем месте, а?

— Боролась, — незамедлительно ответила Арина, испепеляя его осуждающим взглядом. — Искала бы другие пути, пыталась и дальше отправлять экспедиции за провизией на ближайшие станции.

— И вновь терять вездеходы и людей? — Николай Фёдорович отмахнулся. — Это безумие!

— Безумие — это то, что натворили вы! Они наши люди! Наши братья и сёстры, ублюдки вы чертовы!

Спор набирал обороты, и в какой-то момент стены кают-компании загудели от несвязанного гама. Для Матвея он не имел значения, в сущности, он даже и не слышал его, глубоко утонув в размышлениях о невозможности происходящего. Подняв голову, ему удалось перехватить взгляд Гюго — взгляд, как ему показавшийся, умоляющий о прощении.

— Тихо, тихо! — закричал Николай Фёдорович, угомонив гомон голосов и поднеся ко рту рацию. — Серёг, повтори, я ничего не понял.

Все обернули головы к сидевшему на диване мужчине, погрузившись в молчание.

Рация вопиюще закричала:

— Они выбрались! У них пушки!

На фоне затрещали звуки, походившие на выстрелы, а за ним последовало бульканье.

— Погоди, погоди! — вновь закричал динамик рации. — Прошу, выслушай…

* * *

— … меня, я не…

Костлявый и длинный палец сжал спусковой крючок: один раз, два, три, четыре…

— Ну все, хватит с него. — Лейгур коснулся худого плеча своего новоявленного спутника — одного из семнадцати человек, идущих за ним следом.

— Я сам решу, когда с него хватит, — огрызнулся в ответ седобородый.

Громыхнуло ещё два выстрела, окончательно превратив лицо лежащего в ногах восточника в месиво из плоти. Брызги крови прилипли к оголенному телу убийцы. Осколки рации, прижатой к груди, разлетелись на мелкие кусочки.

Когда магазин пистолета опустел, седобородый, назвавшийся Ильдаром, молча протянул Лейгуру раскрытую ладонь. Исландец нехотя вложил в нее заряженный девятимиллиметровый магазин, ожидая,