Криминальный попаданец 2 - Владимир Исаевич Круковер

ногу, а с началом Горбачевской перестройки его завербовали в нелегальную артель попрошаек, которую крышевали уголовники. Ему оставляли десять процентов из собранного, зато каждый день. И коляску выдали, и привозят/отвозят!

Но редкие на улицах инвалиды этого времени отличались разительно.

Невольно вспомнилось, что в начале 60–х годов слушал по радио выступление московского сапожника Ивана Румянцева на передаче, посвященный военной тематике. Гостем Румянцев стал потому что был рядовым солдатом и дошел аж до Берлина, где принял участие в штурме рейхстага и был ранен в голову.

Оказавшись перед микрофоном, Иван внезапно зарыдал, а после произнес: «Не думал, что доживу до такого дня. Ведь меня вся страна будет слушать. А то все эти годы живем впятером в комнате 15 квадратных метров в подвале. Куда ни ткнусь, всюду гонят: „Ну, воевал! Ну, получил награды. Чего тебе еще надо?“». Румянцев был ранен в голову в последнем бою войны — при штурме рейхстага. Но ничто не заставило дрогнуть номенклатурные сердца…

Этот случай в полной мере описал не только отношение советской власти к 2,5 миллионам солдат, вернувшихся с фронта инвалидами. Он показал молчаливую покорность советского народа, который не смог отстоять прав своих защитников и дал большинству из них спиться по богадельням, подвалам, различным притонам и старым квартиркам.

В СССР с инвалидами и до войны не особо церемонились. Вспомнить хотя бы «Дело Ленинградского общества глухонемых», которых обвинили в создании «фашистско — террористической организации». Всего было арестовано 54 человека, 34 из них были расстреляны, 19 — отправлены в лагеря.

После Великой Отечественной войны армию инвалидов пополнили ветераны, вернувшиеся с фронта с увечьями и контузиями. Никто не знает точно, сколько их было. По официальным данным, около 2,5 млн человек. Но, скорее всего, — больше. Потерявшие руки и ноги, не имеющие зачастую никакой поддержки, кроме небольшой пенсии, многие из них спивались и начинали нищенствовать. Советское государство, принимая меры по борьбе с попрошайками, многим из таких инвалидов предлагало переезжать в специальные дома инвалидов — ветеранов войны, открытые на Валааме, в Горицах. Постепенно нищие и инвалиды исчезли с улиц советских городов — кто — то отправился в интернат, кто — то — засел дома. Исчезли они и в том числе с молчаливого согласия общества.

Другая немалая часть инвалидов войны, получивших не только физическое увечье, но и глубокую психическую травму, не в силах справиться с собой, оказалась на обочине общества. Эти люди деградировали, спивались, попрошайничали или уходили в преступные группы. Ветеранские же организации, как было сказано, имели настолько ярко выраженный официальный характер, что в них не допускалось даже мысли о борьбе за права инвалидов или о создании каких-либо иных инвалидных обществ.

И все же по слухам в 1955 году на Старой площади перед зданием ЦК КПСС состоялась первая демонстрация инвалидов войны на мотоколясках с экономическими требованиями. Среди участников преобладали мужчины-ампутанты. Организатором пикета был двадцатичетырехлетний Юрий Киселев.

«Надо побольше узнать про этого Киселева,» — подумал Владимир, — распрямляясь и думая, где помыть руки.

— Ты не журись, я не пьяный, — снизу вверх проговорил безногий. — Пойдем в ларек, я тебя угощу за доброту. Там пиво почти не разбавленное дают, 22 копейки кружка. А то, что воняет от меня, так не взыскуй — осколок там у меня все хозяйство поуродовал, не только ноги. Не могу держать в себе ссаку — течет.

Делать Овчаренко было нечего — никто и ни где его не ждал. Так что он пошел за инвалидом и узнал много интересного. Оказывается, в этом времени никаких официальных организаций инвалидов, кроме ВОС и ВОГ (слепых и глухих) в СССР не существовало. Зато был советский комитет ветеранов войны — СКВВ, который возглавлял дважды Герой Советского Союза, Маршал Советского Союза Александр Михайлович Василевский, а ответственным секретарем у него был Герой Советского Союза Алексей Петрович Маресьев.

— Ну ни фига себе! — выразил Овчинников свое удивление. — А что, артелей инвалидов так и нет?

— Кукурузник все национализировал, падла. Мы теперь в КБО включены, комбинаты бытовой обслуги. Сетки вяжем, обувь ремонтируем. А кто и пошибче могёт: пошив и ремонт одежды, металлоизделий, мебели, фотографы есть. — Калека выразительно посмотрел на лишь пригубленную кружку Овчинникова, получил её и сделав пару глотков продолжил: — Ты погляди, погляди. Перед войной у инвалидов было более двух тысяч артелей. свой товар делали, да! Где ты нынче достанешь, например: сапожный вар, фоторамки, бумагу для папирос, тару для бакалеи и канцелярские принадлежности. А в 1953 г. вышло постановление правительства о национализации и укрупнении артельных предприятий. Отсюда и ассортимент пропал, ну какой ассортимент когда план чиновники спускают нынче. Ну какая тут работа по ихнему плану!

— Во-та смотри, — добавил он, прикуривая, — во-та зажигалка добрая. И кто её сделал? А сделали её инвалиды, слепые люди. Ты много таких зажигалок в магАзине видел? Не много, так как планом они не предусмотрены. А вот грузины её в своем Тбилиси делают и продают[23].

Распрощавшись с инвалидом и вручив ему стольник (восторг, слезы!). Овчинников пошел в библиотеку и попросил дать ему все, что есть по инвалидам в СССР. Выяснилось, что государственная идеология способствовала формированию в общественном сознании представления о том, что в советском обществе проблем инвалидов не существует. (Как и секса!)Тяжелобольные инвалиды были помещены в дома инвалидов или вынуждены были находиться в своих квартирах, поскольку городская инфраструктура не позволяла им даже выйти из дома. Слово «пандус» отсутствовало в лексике советского человека, как и понятие инвалидной коляски. А вот места в транспорте для инвалидов имелись. Такой парадокс советского мышления!

Невольно вспомнились Овчаренко стихи поэта, с которым корешился на пересылке. Александр Матус писал стихи, как дышал, но слаб был перед активностью Зеленого Змия. Поэтому попал под следствие за что-то, да еще и в разгар «Усиления ответственности за..» и в пьяном виде. Три дня они провели в одной камере, где опытный вор оберег Сашу от оголтелых соседей первоходков. Стихи были на реальном материале и назывались: «Ноги отца»:

…А мастер сделал их искусно, вложил в них душу и талант,

Надел на них сапожки с хрустом и языком прищелкнул — франт!

О, мастер был доволен ложью… Не знал иль думать не хотел,

Как эти ноги не похожи на настоящие, на те.

Им никогда не быть в мозолях, росу лугов не ощущать,

Им никогда не пахнуть