Фемоген - Ферриус Понс

В организме человека три типа мышц: скелетные, гладкие и сердечные. Последние становятся самыми важными для человека с возрастом, потому что именно износ этих мышц приводит к летальным последствиям. До модернизации последней группы учёные пока не дошли, потому что подобных требований не возникало. Здоровое тренированное сердце может выдерживать сумасшедшие нагрузки.

Поэтому задача сделать сердце здоровым. От патологий спасают искусно выполняемые операции на работающем или остановленном органе, а вот улучшение состояния делается двумя способами: частичной или полной заменой сердца.

С полноценным выращиванием сердца пока всё ещё есть проблемы. Одно из исследований Астры Таубе в космосе было посвящено как раз теме сбора органов с использованием специального принтера. Пока проблемы в объемах. Рабочий орган совсем не то же самое, что его стенка, скажем.

Вот со стенками проблем нет, заплатки для сердца создаются в большом количестве, а технология вживления с временной синтетической защитой от разрыва позволяла быстро восстанавливаться.

Группа, в которую входит почти русский учёный с немецкими корнями и образованием, занималась исследованиями в области улучшения скелетных мышц или их полной замены на аналоги. Первой задачей было приблизиться к показателям силы и выносливости мышечного волокна, которые показывали организмы носителей фемогена. Как выяснилось, это задача сложная.

Основная проблема заключалась не в том, чтобы сделать сами мышечные волокна лучше, на деле у фемин они мало отличаются. Те же отдельные клетки с оболочкой — сарколеммой, внутри клетка заполнена саркоплазмой, а основное содержимое представляет собой длинные нитевидные образования — миофибриллы. У суперженщин сарколемма слегка отличается в сторону большей пропускной способности, а миофибриллы тоньше и их больше.

Последним можно было бы пренебречь, это даёт разницу лишь на 10% от максимальных показателей, и даже встречается у особо одарённых физически людей. Главная сила фемин напрямую зависит от внеклеточного обмена, его скорости и качества выведения продуктов процесса окисления. Это требует также изменений в лимфатической системе и составе крови.

Это то, что я вспомнил в процессе рассказа Ганса по проблематике вопроса. Все эти задачи тормозили исследования, пытающиеся перенести физические возможности носителей изменённого гена на простых людей. Это должна была бы быть красная черта для финансирования этого направления, но упавший корабль чужой цивилизации вдруг преподнёс ещё один сюрприз — фрагмент полусинтетического участка мышечной ткани.

За такую находку сейчас бы бились все лидирующие страны мира. Чтобы этого не происходило, в первый же год от события договорились сделать международную научную зону на территории России. Здесь упал корабль. Здесь же до сих пор наибольшее количество изменённых женщин на душу населения.

— Значит, ваша группа сумела заставить образец выполнять моторные функции от воздействия сократительного белка…

— Простого актина, — подтвердил проф.

— И актомиозин там присутствует для процесса гидролиза АТФ? — вновь задал уточняющий вопрос.

— Да! Только вот основной мышечной ткани…

— Миозина, который и должен реагировать на продуцирование АТФ, — напоминал в слух форму процесса.

— … нет. Да! — запнулся мужчина, — то есть всё верно, вместо миозина присутствует небелковое соединение, которое тоже умеет реагировать на отщепление остатков фосфорной кислоты.

— Охренеть, а как вы вообще это поняли?

Меня описанная картина впечатляла.

— Удивительно, но мы просто добавили туда воды с растворёнными молекулами гликогена.

— Полисахарида всыпали?

— Да, мои коллеги исследовали структуру под микроскопом и один из учёных заметил, что форма очень структурирована и содержит пустые места для чего-то. Так как по форме сама структура очень напоминала мышечную ткань, то попробовали добавить энергетического запаса. Он начал встраиваться, и началась целая череда химических процессов. Тогда меня и пригласили.

— Это выглядит так, словно ваш объект исследований пребывал в консервации.

Гер Штильнец от моего предположения замер на месте, как готовый к прыжку самец льва на охоте.

— Галактион! Это гениально!

— Да ладно, я от балды ляпнул.

— И всё равно! — уже горел идеей Ганс, — ты должен на это взглянуть.

— Давай взглянем, всё равно уже пришли.

В процессе разговора я проводил увлечённого коллегу до места его работы, нам оставалось только войти в рабочую зону. Это мы и проделали. Так как тема исследования была сильно переплетена с инженерной частью, то помещение на мою сухую лабораторию не походило. Это была смесь мокрой лаборатории с приборами для синтеза ряда быстропроизводимых веществ, мастерской с электроприборами и рабочей зоны со столами и маркерными досками.

Здесь присутствовал рабочий беспорядок. В одном углу даже была сложена куча каких-то запчастей.

В центре всего этого безобразия был рабочий стенд с малой частью исследуемого объекта — предполагаемой мышечной тканью.

— Поднимай на пару тысячных ампера в секунду, будем следить за реакцией, — увлеченно командовал процессом изучения реакции артефакта на ток один из интересантов.

— Вы уже испытываете электропроводимость? — восхитился сопровождаемый мною профессор.

— Да! И она не просто положительная, а показательно положительная. И заряда требуется чуть больше, чем передаёт нервная ткань.

— На порядок больше, — начал спорить другой.

— Да у нас потери большие, мы же просто долбим кусок ткани током.

В процесс вмешиваться я не стал, но просидел с командой до конца испытаний — около получаса, а потом уже мне похвалились своими промежуточными достижениями и догадками. Всё, как и рассказывал Ганс Штильнец, только ещё добавился второй механизм сокращения — напрямую от электрического импульса.

Группа была очень воодушевлена, но я понимал, что их находки подразумевают длительный поиск ответов, потому что изучают они не рабочий процесс, который многократно повторяется, а маленькую частичку пазла.

Просидели мы долго, я в результате охладил свой пыл. Дошло до того, что отсоединился от основной группы и полез ковыряться в куче хлама. Это моё археологическое прошлое заговорило, когда был в первой группе учёных исследователей упавшего космического корабля.

— Ребят, а что это у вас?

— Это какая-то приблуда с корабля, мы пробовали её заливать водой с разными сахарами, но никакой реакции, только один из блоков испортили, осталось ещё два.

— Зачем вам она?

— Нам дали часть артефактов, мы изучали, нашли текущий рабочий образец, им и занялись, а это валяется остатком.

— Охренеть, — только и удивился.

Я нашёл колбу размером с кулак, похожую на стеклянную банку, только ударопрочную, иначе в такой куче она бы давно развалилась. Поверхность была тёмная, почти не пропускавшая свет, потому увидеть внутренности было проблематично. С одной стороны колба имела