Бои местного значения - Дмитрий Аркадьевич Зурков

ещё минут двадцать, в результате чего я придумал, каким образом с небольшой помощью Мартьяныча заиметь гарантию «честности» Сорочинского во время акции. Только вот после упоминания имени Целителя меня ждал большой облом от «кровавой гэбни»:

— Лично Вы, господин полковник, в этой операции участия принимать не будете. — Лицо Воронцова непроницаемо, только в интонации слышен оттенок еле заметного веселья. — Дело не в том, Денис Анатольевич, что кто-то опасается, что Вам не хватит самообладания. Одновременно будут проводиться две операции. И если в первой главной задачей стоит задержание, то во второй — ликвидация… Между прочим, во второй очень заинтересован сам доктор Марцинович. Мы чисто случайно обнаружили человека, который ему очень интересен. Но, чтобы их сотрудничество было долгим и плодотворным, нужно всего лишь перестрелять на Хитровке одну банду… Кстати, в Вашей будущей… э-э-м… работе этот человек тоже будет очень полезен… Так что придётся ещё раз поиграть в «Лёньку Пантелеева»…

Глава 13–16

Глава 13.

Славка тяжело вздохнул и перевернулся на другой бок. Так хоть запах от соседа по нарам был не так противен. Хотя жаловаться особо было нечего, хорошо, что на втором ярусе шконка свободная, хоть и полная клопов, нашлась. Иначе пришлось бы на полу ночевать. А тяжёлый одуряющий запах немытых тел, давно нестиранных портянок, блевотины, мочи и остальных «прелестей» кутузки, впитавшийся в заплёванный пол, склизкие, с лохмотьями отставшей краски и пятнами плесени стены, давно забывший про известь тёмно-серый потолок, одинаков что вверху, что внизу.

К такому он хоть и не привык, но относился безразлично. Голова была занята другим — что теперь будет делать Ферзь? Что будет с Милкой? Как прожить пятнадцатилетней девчонке одной в окрестностях Хитровки? Без защиты, без работы, без жилья, без денег? Вариант был только один, но думать о нём очень не хотелось!..

Почему вчера не заметил явных предостережений? Ведь словно морок какой-то навис над головой! Обрадовался, что Ферзь пообещал отпустить на волю, если в последний раз на дело сходит. И достать-то надо было не лопатник с деньгами, а письмишко какое-то… Но, то ли чинуша этот был настороже, то ли удача подвела, — попался, и попался глупо. Сразу не смог понять, что не получилось прикрыться, а потом уже было поздно…

Славка не был профессиональным вором. Стать щипачом ему пришлось от лютой безысходности. Надо было выживать самому и заботиться о сестре. Из их рода на земле только они вдвоём и остались…

При рождении её назвали Умила. Что означало на старом языке «милая». И это полностью соответствовало действительности. Ну, а Славян — тут и так всё было ясно… Отца они не помнили, Славяну было три, сестрёнке — почти год, когда он уехал на заработки в Первопрестольную, да так и не вернулся. Говорили потом разное, что в пьяной драке порезали, что завёл себе другую семью…

Через два года утонула мать, и их взяла к себе бабка Настя. И растила, пока хватало сил. Воспитывала, учила. Только учёба была очень уж особенной. Бабка в округе слыла шептуньей и травницей. Жила она не в селе, туда её не пускали, а местный поп каждый год по новой предавал анафеме за «бесовские злодейства». Дом стоял поодаль, верстах в трёх от околицы, у самого края леса. Там же был разбит небольшой огородик и маленький Славка всегда удивлялся — почему ни зайцы, ни кабаны, ни прочая лесная живность на разоряют грядки. Охотники-сельчане, на людях чуть ли не проклинавшие «старую бесовку», тайком постоянно подкармливали бабку Настю и двух сироток мясцом и рыбкой, будто бы платя непонятный оброк, да и какая-никакая деньга у неё водилась. Да и бабы местные были не такими уж редкими гостями в закатных сумерках. У каждой была своя беда — дитёнок животом приболел, или простудился, мужик запил по-чёрному. Всем бабка-шептуха помогала. Кроме одного случая. Когда приехала к ней из города барынька какая-то беспутная ребёночка ещё не родившегося вытравить…

Учила баба Настя в основном Умилу, Славяну было сказано, что Силы на его долю мало перепало, да и не для мужиков наука та. И что он может только охранителем подле сестры быть. Потому и умел Славка как бы в голове представить, что прикрывается он снежно-метельной накидкой- покрывалом, чтобы другие его замечать перестали. И со временем получаться у него это очень хорошо стало. Только не очень помогло.

Милке тогда двенадцать стукнуло, баба Настя говорила, что именно этот год для неё наиглавным будет. И на Велесов день пошли они уже вдвоём в февральский лес на тайную заимку, где врос в землю огромный чёрный камень Хозяина трёх Миров, окружённый живым ёлочным частоколом. А потом вокруг села с лучинами в стеклянных бутылках круг обошли, закрывая дорогу Коровьей Смерти…

А потом беда приключилась. Не иначе, как Морана, обиженная, что её служку отпугнули, отомстить Велесовой волхве решила. В конце самом мая припёрся Прокоп-кобель к избушке. Подкараулил Милку, когда она в лес пошла и взять силой её попытался. У самого семеро по лавкам сидели, а он всё угомониться не мог, втемяшил в голову, что все окрестные девки через него пройти должны.

Только не получилось у него ничего, Милка со страху слово тайное кинула в лицо ему, того мужское бессилие и скрутило. Ничего не смог с ней сделать, да и с другими потом тоже. Запил горькую, более месяца не просыхал. А потом Славке отлучиться пришлось в другое село на неделю, а когда вернулся, от избушки одни головёшки остались…

Милку он возле Велесова камня нашёл, в ухоронке. Да и узнал, что Прокоп со своими пьяными дружками избу подпалили ночью. А чтоб наверняка — дверь дрыном подпёрли, да возле окна ждали, когда кто выскочит. Только баба Настя как знала, что люди добрые, попом науськанные, такое сотворить могут. Был из подпола лаз тайный за огород. Вот по нему она Милку и отправила. Перед тем Слово Главное ей поведала, да отдала оберег свой тайный, чтоб Велес новую волхву признал и помог. А сама сказала, что срок её вышел и избушка ей крадой посмертной будет. Не зря говорят, что дома и стены родные помогают. Потому она в Ирий быстро отправится…

Хотел было Славка отомстить, кровь за кровь взять, только оказалось, что некому уже. Никому неизвестно за каким рожном попёрся Прокоп в лес, только когда спохватились, да искать стали — только по сапогам кучу костей обглоданных и опознали.

А потом Сидор Игнатич, староста