Двоеверие - Руслан Валерьевич Дружинин

Олень бросился между вагончиков, вихляя на каждом скачке. Силы таяли, кровавое пятно растеклось по коричневой шкуре. Рита победоносно оскалилась и приготовила наконечник. Она поравняется с зверем, бросится ему на шею и проткнёт глотку. Оставалось всего каких-то пять-шесть шагов, Рита летела как ветер, ничто не могло помешать ей. Но вдруг под оленем лопнула проволока, он споткнулся и завалился на грудь. Шмат старой покрышки взлетел вверх вместе с фонтаном чёрной земли. Риту сильно швырнуло, она так и не услышала взрыва и потеряла сознание.

*************

– Вытрись, вытрись тебе говорю, – густой женский голос прокрался в звенящую голову. Такой голос хорошо бы на хлеб мёдом мазать, настолько он грудной и глубокий. Следом за ним раздался противный металлический скрежет и топот тяжёлых ботинок. Рита открыла глаза в потёмках. Ночь? Нет, сквозь накрывшую клетку занавесь пробивались солнечные лучи. Полог из дырявого, во многих местах заштопанного брезента, и клетка совсем небольшая, три или четыре шага в поперечнике. Тянет повозку, кажется, лошадь. Рита расслышала впереди стук копыт и тихое всхрапывание. Телегу везли по опавшим сучьям и по мягкой земле, она ещё не покинула леса.

Рита привстала и бормотание утихло. Какая-то оседлая пигалица, Зим двенадцати, не больше, таращилась на неё и боязливо жалась к дородной бабе, сущей медведице с густыми бровями и недружелюбными глазками.

– Тётуфка, оно шмотг’ит, шмотг’ит на нас! – прошлёпала слюнявая дура. Неправильный прикус, одутловатое лицо, жиденькие волосёнки – совсем не красавица, да и обе с тёткой грязны. С первого взгляда Рита узнала в них невегласе. От обоих разило подвальной сыростью. Какие они родственницы? Кто их знает! У невегласе все друг другу родня.

– Сгинь, сгинь, нечистая! Мы твои зубья видали, покуда ты валялась в беспамятстве. Не человек ты! Вот погоди, провожатые наши узнают… – бубнила Медведица и прижимала ребёнка к себе.

– Провожатые? – еле пошевелила распухшим языком Рита. Словно в ответ ей снаружи заперекликивались голоса. Лошадь остановилась, полог с шорохом пополз вверх. Вечерний свет резанул по глазам. Лысый мужик в чёрном плаще наверно заметил, как блеснул навий взгляд. Телега и вправду ехала через лес, но зачем-то остановилась возле заросшего камышами пруда. У самого берега поджидал внедорожник с узорами из серебряных рун вдоль чёрных бортов, кузов его отделывался желтоватыми человеческими костями.

– Вот за эту – дам вам алтын, – кивнул лысый кому-то третьему, кого Рита ещё не видела за брезентом. – За остальных, извини, одной монеты серебром и того будет много. Получается, даю вам алтын и две берегини. Договорились?

К телеге подошёл плешивый худой мужичонка, за ним рослый детина в зелёном жилете со множеством пухлых карманов. Оба давно немытые, настороженные. Парень – сын тощего: Рита поняла это по запаху. А вот лысый…

– Малость неровно ты делишь! Бабёнка-то здоровущая, в хозяйстве сгодится. К тому ж, в Темнозорье знахарок много, небось она тоже врачёбой владеет. Девчонка сопливая, верно. Так ты её в доме пристрой, авось выправится. По три серебряника за каждую будет – это уж точно.

– Девчонка твоя – дура, – ответил купец. Что-то было в нём очень знакомое, он пах угольным дымом и глаза подводил чёрной сажей, выбритая голова в мелких татуировках.

– Сам дуг’ак, – с клёкотом соплей бросила ему пигалица.

– Дура она, и вырастет – не поправится, – продолжил лысый. – Может быть Нерву остальные сгодятся. Но не берегиней больше – негодный товар.

– Сам дуг’ак, дуг'ак… – заладила мелочь. Баба закрыла ей уши широкими лапищами и прижала к себе. Она ничего не говорила, лишь мрачно смотрела на бусины, заплетённые в бороде покупателя. Плешивый поскрёб за ухом и поиграл кончиками пальцев в напёрстках по ножнам. Точно такой же шнурок с ножом висел на груди у его рыжего сына. Тащил Риту, наверное, парень. Здоровенный детина не сводил с неё глаз. Но растяжка не их, гранату давно кто-то ставил. Работорговцы явились уже на грохот и затолкали её в свою клетку.

– Чего же один алтын за такую? – заёрзал плешивый. – Молодка ладная, знать-то всю жизнь в лесу прожила, такие с молодых ногтей дело знают. Глаза, вишь, каки вострые!

– Вострые, вострые. И зубки тоже вострые, – расплылся лысый покупатель в нехорошей ухмылке. Только ради неё он здесь и торговался, и, чтобы сейчас не задумал, Рите это вряд ли понравятся. Она украдкой потянулась за пояс. Ножа-наконечника не было.

– Чего потеряла? Или это ищешь?.. – покупатель достал из кармана плаща наконечник. Он легко держал последнюю вещь Ритиного отца, даже не понимая, какая великая ценность в его руках. Она в гневе набросилась на решётку. Плешивый отскочил назад, рыжий потянулся к ножу, но татуированный захохотал.

– Нет, ты посмотри на неё, точно волчица бесится! Хорошая рыбка к вам нынче попалась, славненькая! Золотой вам не жалко отдать за такую… но не больше! А то ещё, разжиреете на моей доброте.

Лысый достал тяжёлый кошель и начал отсчитывать серебряные и золотые монеты. Рита увидела деньги – паршивое железо людей, ради которого они шли на самые гнусные мерзости. Мать-Волчица тоже поднимала набеги ради человеческого железа. Жёлтые монеты она не хотела, лишь светлые. И Навьи охотники нападали на караваны, убивали торговцев и добывали ей то, что нужно ведунье.

К звонкому стуку монет прибавился новый шум. Рита привстала, чтобы лучше видеть путь, по которому они только что ехали. Лысый покупатель заметил, как она оживилась, и тоже прислушался. Он соображал куда быстрее хозяина клетки, который пытался торговаться всё время, когда над стёжкой уже рычал чужой двигатель.