Глашатай бога войны - Тансар Любимов

Ворота конюшни открылись, и два конюха под уздцы вывели крупного серебристо-серого в яблоках скакуна. Тот мотал головой, пытаясь вырваться из крепких рук конюхов, пританцовывал, приседая на задние ноги и перебирая передними в воздухе, а потом с силой топал ими о землю и всячески выражал свою готовность пуститься вскачь, как только ему дадут это сделать.

У Ицкоатля внутри всё похолодело. Он ехал на телеге, которую везла спокойная лошадь, и на такую он, пожалуй, решился бы сесть. Но что ему делать с таким зверем?!

Оставалось только уступить памяти и опыту Саркана, который с детства был обучен искусству верховой езды. Ицкоатль посторонился, становясь, насколько это было возможно, Сарканом Джеллертом, который и не таких застоявшихся укрощал в считанные минуты.

Внутренне обмирая, он вышел вперёд, придерживая рукой рукоять меча, чтобы не мешал сесть в седло. Серко всхрапнул, выгнул шею колесом и злобно завизжал, топая копытами. Ицкоатль чуть не зажмурился, но Саркан железной хваткой сжал поводья в руках, и конюхи, отпустив скакуна, разбежались в разные стороны, оставив коня и его нового владельца лицом к лицу.

Серко вскинул голову, пытаясь вырваться, рванулся назад, но властный окрик и рывок за поводья заставили его притихнуть. Саркан ухватился за луку седла, поставил ногу в стремя, и одним звериным движением вскинул себя на спину лошади. Серко присел на задние ноги, замахал передними в воздухе, получил удар каблуками сапог пол бока и с места прыгнул вперёд, разгоняясь, чтобы сбросить всадника на забор.

Саркан не дал ему сделать этого. Ещё один удар ногами под бока — и конь, словно птица, взмыл в воздух, одним прыжком перенёс всадника через изгородь, и помчался по пустырю, яростно кусая удила. Ицкоатль едва не лишился чувств самым постыдным образом, но в тот миг, когда земля ушла из-под конских ног, он испытал ни с чем не сравнимое чувство полёта — и это вернуло ему едва не утраченную храбрость. Его новое тело знало, что делать с непокорным зверем, нужно было только не мешать ему — и наслаждаться скоростью, с которой серый конь мчал его по пустырю.

Саркан позволил Серко сделать несколько кругов, выплёскивая нерастраченные силы, прежде чем начал понемногу натягивать поводья, и наконец заставил скакуна перейти на рысь, а потом на шаг. Солдаты встретили его победу радостными возгласами. Серко храпел, рыл копытами землю, но признал власть всадника и больше не пытался сбросить его.

Спустя полчаса отряд в сотню человек уже шёл резвой рысью по улицам вечернего городка, и повернул на запад, как только последние дома остались позади. Их ждал долгий путь.

Всю ночь Ицкоатль учился управлять лошадью. Он запомнил, что делал Саркан, но этим искусство верховой езды далеко не исчерпывалось. Было так много разнообразных, практически незаметных извне движений, способов сохранить равновесие на конской спине, что им буквально не было числа — и все их нужно было как можно скорее узнать и запомнить.

Серко уже не бунтовал. Ему дали бежать во главе отряда, и он удар за ударом печатал копытами в дорожной пыли походную рысь. Бока и шея у него покрылись пеной, и Ицкоатль скомандовал ехать шагом, чтобы дать лошадям отдохнуть. Потом отряд снова перешёл на рысь — и так до самого рассвета, пока разгорающееся за спиной зарево восходящего солнца не высветило впереди поднимающиеся столбы дыма.

Село Абошар сожгли. Огонь уже погас, но пепелища на месте сгоревших домов ещё тлели. Оставалось только гадать, какой оказалась судьба селян, в одночасье лишившихся всего, что имели.

Впрочем, это скоро прояснилось — выжившие сами бежали навстречу отряду, с плачем и стонами призывая к возмездию. Ицкоатль слушал их жалобы очень внимательно.

Солдаты Бертока не только сожгли деревню — они убили многих поселян, изнасиловали женщин, нескольких девушек забрали для дальнейшего увеселения, и участи пленниц никто бы не позавидовал. Всю ночь пировали на руинах села, и совсем недавно двинулись на юг вдоль границы, к соседнему селу.

— За мной, — скомандовал Ицкоатль, поворачивая коня. — Пленных не брать.

Отряд в молчании последовал за ним. Быстрая рысь не располагала к дружеской болтовне, а события этого утра — тем более.

Пограничные стычки из-за спорных территорий ни для кого не были новостью. Но целью ставили захватить село и получать с него доход, а не уничтожать его, не жечь дотла и не убивать жителей. А солдаты барона Бертока вели себя как на вражеской территории, где камня на камне оставлять не следовало. За это они должны были заплатить своими жизнями.

Они успели вовремя. Люди Бертока только спешились и готовились поджечь первый дом в селе, когда отряд Ицкоатля налетел на них. Всадники рубили чужаков, не щадя никого, но сам Ицкоатль то и дело пытался по привычке действовать мечом как макуауитлем — бить плоскостью клинка, а не лезвием. Но память Саркана требовала иного подхода, и пришлось довериться ей. Скоро Ицкоатль убедился, что рубить и колоть железным мечом гораздо удобнее, чем макуауитлем — он мог не бояться, что хрупкие каменные лезвия сломаются от сильного удара, и от души отдался жару схватки, раздавая направо и налево страшные удары, отрубая головы и конечности. Тех, кто не падал замертво после его атаки, добивали люди Ицкоатля.

Всё закончилось очень быстро: спешившиеся воины ничего не могли противопоставить натиску кавалерии, пусть даже та и была утомлена ночным маршем. Тех, кто пытался прятаться в крестьянских домах, сельчане встречали вилами и косами. Огонь ещё не успел разгореться, и его быстро потушили. К Ицкоатлю подтащили под руки отчаянно сопротивляющегося предводителя напавших.

— Я сын барона Бертока Винс! — орал он, пытаясь вырваться. — Вам всем отрубят руки за то, что вы посмели меня коснуться!

— Младший сын или старший? — уточнил Ицкоатль.

От неожиданности тот даже перестал вырываться.

— Средний, — буркнул он наконец.

— Твой отец плодовит. Уверен, что он родит ещё сыновей тебе на замену, — Ицкоатль взглянул на солнце. Оно ещё не слишком высоко поднялось. — Раздеть его. Догола.

— Да как ты смеешь! — взвился баронский сын.

Ицкоатль соскочил на землю, бросил поводья своим людям. Серко прижал было уши, но целая ночь в пути угомонила его, теперь он хотел только отдохнуть — и только сердито пожевал удила. Увы, удила были совсем не так вкусны, как овёс, которого он не пробовал с вечера.

С Винса быстро сорвали всю одежду и теперь выжидательно смотрели на своего командира, который затеял что-то невиданное. Что он будет делать со знатным