Молоко и мёд - Артем Рудик

Она аккуратно вытащила из моих дрожащих рук пистолет и заменила его на стилет. Я всё ещё не мог сказать ни слова.

– Больше всего меня привлекает в тебе то, что тебя ещё нужно направлять. Это просто очаровательно мило!

Продолжая направлять мою руку, ведя за запястье, она приставила остриё к своему животу. Я начал чувствовать себя героем фильма "Выпускник", и я не был уверен, что мне это совсем не нравилось. Но в то же время я этим и совсем точно не наслаждался. Как всегда, не вовремя, за её спиной возник Мартин. Он насмешливо заметил:

– О, она, оказывается во всех смыслах "пума", да? – от его шуток лучше мне не стало.

Когуар сказала:

– Такого тебе никто не сможет дать, только я...

С этими словами пума схватила меня за пасть снизу и прильнула своими губами к моим. Её шершавый язык вольно путешествовал внутри моей ротовой полости. В следующий момент она прижалась ко мне всем телом. Стилет вошёл в её живот по рукоять. Не отрываясь от моих губ, она взвизгнула от удовольствия и стала медленно двигать стилет выше, к рёбрам.

Я всё ещё не понимал, как мне на всё это реагировать. Позволить ей сделать то, что она хочет? Отстраниться? Ситуация в целом выходила за моё понимание нормальности. И, конечно, тилацин танцевавший за спиной когуара под начавшую играть песню "Mrs. Robinson". Он нарочито театрально подпевал английской дорожке:

– Благослови вас бог, миссис Робинсон! На небесах всегда есть место для тех, кто молиться! Хей-хей-хей! – он явно потешался над моим странным положением, – Спрячьте это туда, куда никто не пойдёт, может рядом с вашими кексами... Этот маленький секрет исключительно Ваше дело...

Апогей странности наступил в момент, когда в комнате возник Либеччо. Волк не сказал ни слова при своём появлении и выглядел просто невероятно мрачно. Тем не менее, Санта-Анна тут же его заметила, повернула от меня лишь голову и сказала совершенно невинным голосом:

– О, Либи! Ты пришёл несколько раньше, чем я ожидала...

На лице мужчины не дрогнул ни единый мускул, он сказал:

– Мы поговорим об этом позже... Сейчас вы двое нужны нам для серьёзного разговора. Памперо и Зефир прибыли вместе со мной.

– Вот о чём я тебе и говорила, – сказала девушка, обращаясь ко мне, – В нём совсем не осталось страсти и злости. Он состарился и сдулся...

Либеччо никак не отреагировал на этот укол, лишь грузно и виновато выдохнул. Я никогда до этого не видел его таким... жалким. Мне стало ещё хуже от сознания того, в чём я участвовал. Благо, видимо, и Анне стало его жалко. Она отхлынула от меня. Нож остался торчать в огромной кровоточащей ране, происходящей по животу наискосок. Я окончательно сдулся и стёк на пол, без сил.

Пума обратилась уже к нему:

– Ты так скис, Либи...

– Сейчас мне не до этого. И, если вы уже закончили то, что делали, давайте пойдём наверх... Пожалуйста.

Санта-Анна – Игрушка, которую не сломать

Апокалипсис придёт, если кровь не будет течь в достаточных количествах, чтобы умаслить Божественных супругов. Их ярость прольётся на землю огненным дождём, уничтожающим всё живое. Их стопы подобны гранитным скалам, что давят обречённых. Их зубы подобны стальным копьям, что жуют армии и легионы. Их приход будет ознаменован разливом кровавых морей и вздыманием костяных гор. Они принесут с собой смерть и тысячелетия пыток.

Так что, мой древний народ старался пролить побольше крови в их славу и усыпить их кровожадность до того, как они придут по души властителей и жрецов. Неся разрушение и кровопролитные войны в окружающие земли, мы спасали всё человечество. По крайней мере, мы в это верили.

И я, очарованная рассказами отца, бывшего верховным астральным жрецом при дворе повелителя, с детства имела определённые... склонности. Смерть окружала меня повсюду. Я была на кровавых ритуалах и следующих за ними каннибальских пирах во славу бога-ягуара и его верной супруги, отражавших саму неизбежную смерть. Да, в нашей древней культуре к смерти относились куда проще и, одновременно, почтительнее, чем во всех культурах, что были после.

Для людей нашего рода не было ничего странного в том, чтобы доесть то, что не взяли боги. В конце концов, было известно, что это тоже продолжение жертвоприношения. И потому я вскормлена скорее не сладкой кукурузой, а солёной и жестковатой плотью врагов. Такова уж была эпоха.

Впрочем, не только те, кого брали в плен были обречены на принесение жертвы. Накормить собой богов и толпу, в общем-то большая честь. И жалкие вражеские солдаты были скорее лёгкой закуской перед главным блюдом - специально избранной девушки, самой красивой, которую только могли найти на просторах огромной Мезоамерики. Её одевали в лучшие ткани, кормили и воспевали. А потом также бесцеремонно закалывали и ели.

Пока я росла, видела много таких девушек. Их приводили в главный храм, которым заведовал мой отец. Так что я могла с ними общаться перед тем как они, с полным благоговением и отдачей пошли бы на заклание. И каждый раз, после таких разговоров я спрашивала себя: "Почему на её месте не я?" Я считала себя ничуть не менее красивой и достойной того, чтобы боги могли вкусить мою плоть. Даже думается, что я была умнее и интереснее многих таких жертв. Но почему-то раз за разом оказывалась проигнорирована в моменты, когда жрецы отправлялись на поиски новой жертвы.

Они даже не смотрели на меня, уязвляя моё достоинство и продолжая распалять чёрную зависть к тем, кому повезло больше, чем мне. Тем, кого боги считали более достойными. И даже когда я выросла и перестала уже надеяться на то, что меня изберут, эта ненависть осталась внутри меня. Она и до сих пор есть.

Например, я терпеть не могу Памперо из-за того, что она сразу получила ту жизнь, и то обожание, которых мне всегда не хватало. Она была поцелована в