Железный лев. Том 3. Падаванство - Михаил Алексеевич Ланцов

— Павел Матвеевич Обухов, — произнес тот дворецкому. — Прибыл по приглашению графа Льва Николаевича Толстого.

Тот, стоя буквально в десяти шагах, расплылся в улыбке. Он слышал о том, что Обухов ездил на стажировку в Европу и по весне вернулся. Вот и пытался его перетащить к себе. Уже полгода как. Даже уже казалось, что он откажется и просто не может найти удобного способа соскочить. Но нет. Прибыл.

— Павел Матвеевич, рад вас видеть… — произнес граф подходя. — Лев Николаевич. Вы столько времени отказывались.

— Обязательства. Не мог.

— Да-да. Понимаю. Но сейчас все удалось уладить?

— После того как вы выплатили за меня неустойку — вполне.

— Отлично, тогда прошу, пойдемте со мной…

Часть 1

Глава 10

1848, декабрь, 28. Санкт-Петербург

Раннее утро.

Мороз.

Лев Николаевич Толстой в своем обыкновении ехал в возке, игнорируя и тот факт, что он вроде как кавалерийский офицер, и моду молодых дворян красоваться верхом. Особенно в мундире.

Все же сказывался тот факт, что годиков его личности был прям крепко побольше, чем телу. Вот и не дурил. Все же заболеть простудой в этих реалиях было весьма рискованным занятием с немалым шансом на смертельный исход.

Приехали они с Обуховым третьего дня и все это время занимались устроением быта и согласованием чисто организационных вопросов. Надо бы пораньше, но дела не пускали. Из-за чего пришлось задержаться со сдачей экзаменов за второй год обучения в Николаевской академии генерального штаба…

Возок минул Обводной канал и вскорости остановился на краю Волкова поля, что возле реки Волковки расположилось. Большом. Так-то по тем годам на Обводном канале столица и заканчивалась. Дальше уже поля, леса и вести[1].

Здесь как раз уже успели мало-мало подготовиться. И согнав солдат из ближайшего гарнизона, отсыпать земляной вал. Холодно. Морозно. Но за пару дней солдаты справились. Пролив еще все это дело водой из речки и дав подмерзнуть. А перед этим барьером выставили щиты. Обычные парусиновые щиты, вроде тех, которые моряки на плотах ставят во время стрельб…

— Рад вас видеть, Михаил Петрович, — произнес Толстой, выходя из возка и подходя к Лазареву.

— И я вас.

— Полгода пролетело как одна минута.

— Все так, все так, — покивал он и покосился на высокую фигуру в стороне.

— И Николай Павлович тут?

— Он не отказать себе в удовольствии. Надеюсь, вы не подведете.

Лев кивнул.

И отправился доложить императору лично.

После чего начал руководить подготовкой к стрельбе. Новую пушку разместили на колоде, и приходилось повозиться, чтобы навести ее на цель.

Наконец, он удовлетворился.

Снял простейший прицел, вроде этакой стойки, с передвижным целиком диоптрического типа. По-хорошему стоило бы оптику какую-нибудь изобразить, но руки не дошли. И так в сроки не укладывались.

Принял пальник.

Подождал, пока все отойдут. И выстрелил.

— Бах! — гулко ударило по ушам.

А снаряд чуть погодя ухнул в подмерзшую насыпь, немало ее разворотив. Пробив парусину щита, разумеется.

— Бань! — скомандовал граф и отошел чуть в сторону.

Было тревожно.

Очень нервно и тревожно.

Потому что сейчас, фактически происходило практическое испытание нового орудия. Получилось оно или нет — бог весть. Там, в Казани, они даже не стали пробовать — время поджимало…

Разговор, который случился между Лазаревым и Толстым в конце мая 1848 года, вынудил Льва пытаться «родить» адмиралу хоть какое-то подтверждение своих слов. Причем военное и свое.

Вот он и взялся за пушку.

Не хотел.

Считая все это преждевременным. Однако сроки горели. До Рождества не сделаешь — в 1849 году кораблей не выделят. А война приближалось. И судя по ощущениям Льва Николаевича, весьма вероятно, что та самая Крымская война случится раньше.

Сначала граф решил определиться с технологией.

Ковать?

Вариант. Но малые калибры еще можно, а Лазарев хотел что-нибудь посолиднее. И там уже все упиралось в оборудование и всякие приспособления для перемещения и вращения заготовки массой несколько тонн.

Долго.

Слишком долго. Можно попробовать собирать из труб, но тоже — дело небыстрое. Поэтому на этом этапе оставалось только лить. Из чего?

Бронза для нарезной артиллерии годилась условно.

Очень условно.

И желательно бы ее обойти стороной, просто в силу цены.

Сталь лить? Тема богатая и правильная, но… граф вспомнил о «ковком чугуне» и решил со сталью не спешить. В том числе и потому что те же англичане или еще кто-то попытаются пушку скопировать. Не зная этого нюанса, разумеется. Со всеми вытекающими сюрпризами.

Вот.

Решилось все это буквально за несколько часов, после чего граф нагрузил Казанский университет исследованиями. А сам занялся подготовки мастерской. Точнее, ее строительством, ибо свободных помещений в Казани было не сыскать. Небольшой. На окраине города.

Толстой просто не помнил — из чего и как этот самый ковкий чугун делать, поэтому подошел основательно. И начал вести широкие эксперименты силами еще не загруженных студентов и преподавательского состава. Ведь это не только любопытно, но и доходно. Граф охотно за участие в опытах доплачивал. И порой немало. Из-за чего в университете эти дела крайне ценили и любили.

В первый месяц он отбросил серый чугун, выяснив, что его отжигать бесполезно. А дальше экспериментировал уже с белым, подбирая оптимальный режим. Заодно начав опыты с доступными легирующими присадками.

Так что к сентябрю череда непрерывных опытов позволили не только вполне рабочую технологию получения ковкого чугуна, но и оптимальные легирующие добавки[2]. Понятное дело — требовалось работать и дальше над процессом, чтобы все выверить и оптимизировать. Однако и так получался неплохой рабочий вариант.

Еще месяц он возился, пытаясь отлить все правильно, а потом обточить и нарезать.

Провалился.

Потом еще все пошло насмарку.

И лишь к концу ноября удалось получить искомый ствол нарезной 8-дюймовой пушки. Визуально она напоминала 3-пудовую бомбовую пушку системы 1833 года[3], только стол утоньшался сильнее. Словно ее кто-то заметно обжал, оставляя в казне утолщение. Что в немалой степени сближало ее со знаменитыми «бутылками Родмана», до которых, впрочем, было далеко.

Квартал.

Целый квартал ушел на изготовление одной восьмидюймовки. Хотя умеючи, конечно, и год можно было мучаться. Например, по-хорошему, после отливки и отжига ее стоило бы хотя бы немного проковать. Но пока так. Оборудования для этого у него все равно не имелось…

— Выстрел! — крикнул Лев